Репутация Ренненкампфа и Самсонова как полководцев сложилась еще во времена войны с Японией, когда оба они командовали дивизиями. Однако их опыт кавалерийских командиров, приобретенный на Дальнем Востоке, ничего не стоил, когда речь шла об управлении большими массами войск на совершенно другом театре военных действий, при абсолютно других условиях. Но здесь им пришлось вступить в противоборство с противником, который всю жизнь посвятил изучению ведения войны именно на этом театре, именно при реально существующих условиях.
Самсонов всегда был горячим сторонником идеи о том, что командир должен наблюдать за ходом битвы собственными глазами. Возможно, его самого обеспокоили приказы, поступавшие из Белостока. Отсюда и принятое им ранним утром 28-го числа безумное решение оторваться не только от собственной базы, но и от половины офицеров штаба, отправить обратно в Россию радиостанцию и прочее имущество, а самому сесть в седло и довериться судьбе. Наверное, тем самым он интуитивно создавал себе те же условия, к которым привык в Маньчжурии.
Многие русские офицеры, которые приняли участие в той операции, с тех дней уверились в мысли, что «русская армия не готова к современной войне». Как уже отмечалось, разведывательная служба оказалась неэффективной, о чем свидетельствовали многочисленные примеры. Авиация делала что могла, но действия пилотов сильно ограничивала нехватка бензина. Служба связи была в бедственном положении. Телефонные линии постоянно перерезались, а отправленные на их восстановление команды вырезались местными жителями. И наконец, штаб армии направлял в штабы корпусов подробные указания о том, как им надлежит действовать, открытым текстом!
В целом русская армия уступала немецкой военной машине. Не было налажено должное взаимодействие между командирами корпусов. Нижестоящие командиры и солдаты впадали в растерянность от поступающих им противоречивых приказов. В те дни командир одного из полков 1-й стрелковой бригады, солдаты которого всю ночь копали траншеи фасом на север, получил днем новый приказ несколько отступить и оборудовать новые позиции фасом на запад. На моральное состояние военнослужащих всех званий значительно повлияло наличие у противника значительного количества артиллерии большого калибра, качества фугасных снарядов, наличие большого количества пулеметов, установленных на треноги, в том числе и на автомобилях, ручных гранат. С другой стороны, многие русские сражались отважно и решительно до самого конца. Вечером 30 августа Гинденбург доносил в ставку кайзера: «Противник сражается с безмерным упорством». 30 августа вместе со своими штабами сдались командиры XV и XIII корпусов Мартос и Клюев, но отдельные русские подразделения продолжали сражаться до 31-го числа.
Русские действовали как простодушные дети, которые, ни о чем не думая, в полусонном состоянии забрались в осиное гнездо.
Почти через три года один из офицеров Самсонова, который в те дни возглавлял в его армии службу разведки, во время обеда рассказывал мне, как штаб армии оказался отрезан от своих войск в лесах под Нейденбургом. Тогда Самсонов приказал казакам своего эскорта прорываться самостоятельно. Наверное, тот армейский штаб представлял собой жалкое зрелище. У них имелся компас, но не было карт. Наконец кончились спички, с помощью которых они сверялись с показаниями компаса. Незадолго до исчезновения Самсонова мой собеседник, очень полный и совсем не подготовленный физически человек, выбился из сил. Он присел отдохнуть и сразу же заснул. Он проснулся при дневном свете, испытывая сильнейшее чувство голода. Офицер стал пробираться через лес, пока не вышел к какому-то дому. Он осторожно подошел поближе и, пока решал, стоит ли показываться на глаза хозяевам, услышал через открытую дверь обрывки разговора. Обитатели дома были поляками и, как и многие жители у границы, промышляли контрабандой. Они говорили о войне, и один из них был очень зол на русских за то, что русский патруль отобрал у него 300 марок, а солдаты надругались над дочерью. Он говорил, что, несмотря на то что русских так много, они просто не могут победить, потому что народ, способный на подобные поступки, просто не должен победить. Мой друг вошел в дом и отдал все деньги, которые при нем были, со словами: «За остальное я могу лишь извиниться за моих товарищей». Поляки приняли условия игры. Они дали ему хлеб и молоко и через несколько часов провели через границу и передали русскому конному патрулю.
Тот же офицер рассказал мне, что это генерал Постовский настоял на том, чтобы меня отправили обратно, когда 28 августа я прибыл в штаб. Свою позицию он объяснял так: «Положение очень серьезное, поэтому будет неправильно, если иностранец увидит то, что с нами сейчас происходит». По словам очевидца, именно Постовскому принадлежала идея утром 28 августа отправиться на север, чтобы лично руководить ходом боев. Младшие офицеры штаба настаивали на отводе штаба армии из района Нейденбурга в Янов, но к их рекомендациям предпочли не прислушаться.
Тот же офицер заметил, что личный состав XIII корпуса 27 августа пьянствовал в Алленштейне, и из-за этого смог выступить только в десять часов утра, а не двумя часами ранее, как указывалось в приказе, чтобы нанести удар на юго-запад. Когда войска частично вступили в бой, один из полков принялся бежать на глазах командующего армией, который вовремя принял решение о замене командира на более молодого подполковника инженерных войск. Тот вернул полк обратно, но солдаты снова побежали, и вновь назначенный командир после безуспешных попыток остановить своих подчиненных предпочел достать револьвер и застрелиться.
Вечером 28 августа Самсонов созвал военный совет. После консультации с Мартосом командующий армией принял решение той же ночью с боями прорываться к своим через Нейденбург. По его замыслу, 2-й дивизии надлежало немного отойти от Франкенау. При этом XV и XIII корпуса, которые выдвигались к ее тылу, наносили удар на левом фланге. В тот момент все представители русского командования недооценивали стремительность маневрирования и инициативность противника.
Самсонов на самом деле погиб. Долгое время ходили слухи о том, что ему удалось вырваться, но М. Гучков, будучи полномочным представителем Российского Красного Креста, лично посетил позиции противника и убедился в смерти командующего армией.
Впоследствии многие русские офицеры обвиняли штаб Самсонова за то, что он бросил своего командира. Они заявляли, что страдающий от астмы Самсонов не мог двигаться самостоятельно и нуждался в помощи. По словам многих, офицеры штаба на первых порах помогали генералу, но затем предпочли бросить его.
В ноябре 1914 г. автору пришлось встретиться в Варшаве с неким Б., офицером штаба армии Ренненкампфа, который был пылким поклонником своего командующего, хотя и признавал, что тот имел обыкновение заходить слишком далеко на местности, не беря за труд сверяться с картами, что, несомненно, был обязан делать любой командир крупного воинского формирования.
В начале августа Ренненкампф получил приказ перейти границу с Восточной Пруссией 17-го числа и энергично наступать на Инстербург. В приказе отмечалось, что 2-я армия должна была перейти границу 19 августа на рубеже Хоржеле – Млава. Ренненкампф показал телеграмму Б. и заметил: «Из этого ничего не выйдет. Во-первых, до 19 августа 2-я армия не успеет подготовиться перейти границу, а во-вторых, немцы бросят все свои силы сначала против меня, а потом – против Самсонова». Эти слова оказались пророческими. И несмотря на то, что войска Ренненкампфа все-таки перешли границу 17-го числа, армия Самсонова смогла проделать это только 21-го, да и то, как мы теперь знаем, не успев к тому времени завершить мобилизацию.
