Почти повсюду я становился свидетелем неграмотного управления или даже полного его отсутствия. Жандармы без команды офицера почти было решили поджечь запасы сухой соломы, но в конце концов оставили ее запасы нетронутыми. Шесть огромных груд запасных частей из меди от оборудования местной фабрики, собранные с большим трудом, были оставлены противнику, поскольку никто так и не решил, кому заниматься их вывозом. Я слышал пару взрывов на железной дороге, но рельсы и даже телеграфные столбы там, где я переезжал пути, так и оставались нетронутыми, и вряд ли кто-то взял на себя труд взорвать их и после этого.
Я нагнал молодого офицера-артиллериста, и дальше мы верхом на лошадях отправились вместе; проголодавшись, мы остановились в небольшой деревне, чтобы поискать что-нибудь из еды. В небольшом домике нам принесли слабо заваренный чай, хлеб и яйца. Хозяйки, три пожилые сестры и дочь одной из них, все время плакали, напуганные скорым приходом немцев.
Потери в двух с половиной гвардейских дивизиях в боях с 18-го по 28-е число (включительно) составили:
1 августа в гвардейском корпусе все еще оставалось по 150 снарядов на полевое орудие, по 500 – на каждое 4,2-дм орудие, по 500 – на 6-дм гаубицу и по 800 – на 6-дм пушку. Остальные корпуса русской армии находились в гораздо худшем положении. Иногда и им доставались «подарки» в виде снарядов, но никто не получал их так регулярно и в таком количестве, как гвардейский корпус, шефом которого был сам инспектор артиллерии. 30 июля фланг гвардейского корпуса оказался опрокинут из-за того, что отступил его сосед, II Сибирский корпус. Командование корпуса стремилось избежать повтора подобной ситуации в будущем, поэтому в 13.00 1 августа в штаб армии была отправлена телеграмма о том, что в Х корпусе (еще одном соседе на фланге) не хватает патронов, а у артиллеристов осталось всего по два выстрела на каждое тяжелое орудие. Корпус обязательно будет опрокинут, если подвергнется атаке противника. Леш ответил в семь часов вечера телеграммой, адресованной командирам гвардейского и Х армейских корпусов: «Я вынужден просить командиров корпусов прекратить беспокоить друг друга докладами панического содержания. Ни при каких обстоятельствах корпуса не отойдут ни на пядь с занимаемых ими в настоящий момент позиций».
Тем не менее не прошло и трех часов, как в 22.00 поступил приказ уже всей 3-й армии в час ночи 2 августа начать общий отход, так как противник вклинился на правом фланге 13-й армии между позициями II и V Кавказского корпусов.
Поскольку движение войск должно было начаться в час ночи, начальник штаба приказал офицерам паковать вещи и в назначенное время быть готовыми сняться с насиженного места. Когда все мы собрались, один сообразительный молодой подпоручик заявил, что никто ничего не выиграет, если штаб выдвинется ночью. Тот согласился, и мы снова разобрали вещи и спокойно проспали до семи часов утра, после чего верхом отправились в северном направлении, в Ганск.
Та ложная тревога оказалась несчастьем для моего кавалериста-ординарца, стройного гвардейца-кирасира, который прошел со мной большую часть войны.
Значительную часть дохода польские землевладельцы получали от торговли спиртным, сырьем для которого служил картофель. Во всех местах, где во время отхода нам приходилось останавливаться, мы уничтожали запасы алкоголя, которые являлись слишком большим искушением для отступающих солдат. В Хилине, где мы побывали 1 августа, спирт рекой тек в близлежащее болото; при этом процесс охраняли два часовых, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками под жадные взгляды алчущих солдат. Как обычно, часовых расставили не очень грамотно, и некоторые особо предприимчивые наши воины сумели найти дыру в стене по другую сторону импровизированного «завода», проникнуть туда и выпить какое-то количество сырого спирта, который налили в свои фляги. Одним из таких «счастливчиков» оказался и мой ординарец. Около полуночи его обнаружили мертвецки пьяным на конюшне и безуспешно пытались разбудить. На следующий день он объяснял происшествие тем, что выпил слишком много «крепкого чая». Наверное, голова бедняги ужасно болела, поэтому я решил его не наказывать.
Ночью 31 июля части 4-й армии оставили Люблин, 1 августа 3-я армия ушла из Хелма. Штабы армий переехали соответственно в Радин и Влодаву. Выдвинутый вперед левый фланг русских войск, куда входили 4-я, 3-я и 13-я армии, теперь совершал великий отход на восток, готовясь полностью очистить Польский выступ. Этот маневр был запланирован заранее, и для того, чтобы во время отступления с участка фронта за Вислой задержать противника, было оборудовано несколько оборонительных рубежей. Окопы рыли местные жители и пленные. Но, к сожалению, хотя укрепления и были выполнены лучше, чем это было обычно принято в России, работы постоянно не успевали закончить вовремя, чтобы войска могли занять окопы. Русская армия оказалась недостаточно организованной для того, чтобы заранее рассчитать имеющееся время и обеспечить достаточное количество людей и инструментов для проведения работ. Я спросил начальника инженерной службы корпуса генерала Подимова, почему мы не можем использовать сотни водителей грузовых автомобилей и других солдат приданных корпусу частей и подразделений, на что он ответил: «Это все равно что предлагать мне маленький кусок ткани, чтобы залатать в клочья изорванные брюки».
К сожалению, лето выдалось необычно сухим, и большинство болот стали проходимы для пахоты.
4 августа штаб провел расчеты, из которых следовало, что противник сосредоточил против нашей 3-й армии 14 немецких и 4 австро-венгерских дивизий, в то время как численность 3-й армии по количеству штыков была равна примерно семи с половиной дивизий. Потери русских в людях были очень тяжелыми, и корпуса постоянно отводили в тыл для пополнения, после чего возвращали обратно на передовую. Чувствовалась нехватка действительно грамотных офицеров, которые могли бы командовать солдатами в окопах. Мы не сумели сдержать немецкое наступление в основном из-за отсутствия снарядов, но следует признать, что шансы на это уменьшились и из-за отсутствия грамотного взаимодействия между командирами корпусов.
В то же время Макензену потребовалось 17 дней на то, чтобы пройти 25 миль на север и северо-восток от Красностава, и ему удавалось продвигаться вперед только при значительном перерасходе снарядов. Немецкие пленные жаловались на предельную усталость, и они действительно выглядели измотанными.
Несмотря на то что плачевное состояние нашего вооружения делало невозможной длительную оборону, было похоже, что, с другой стороны, противник вряд ли планирует на этом участке крупный прорыв, который мог бы помешать вывести русские войска из Польши. Поэтому я попросил разрешения убыть в штаб 1-й армии, которое было мне дано.
5 августа, в последний день своего пребывания в гвардейском корпусе, я обедал с командиром Преображенского полка графом Игнатьевым. Обед проходил в столовой батальона тыла в лесу, примерно в тысяче ярдов от передовой. Этот прекрасный полк сумел сохранить боевой дух и дисциплину. Мы ели за раскладным столом, покрытым чистой скатертью, и никто не демонстрировал ничего похожего на состояние подавленности.
