Среди других русских офицеров было сильно чувство недовольства «бездействием» союзников. Как-то, когда к нам целых две недели не приходила почта, я спросил одного из офицеров, у которого была газета, что делают союзники на Западном театре. Он рассмеялся и воскликнул: «Делают? Они замерли в восхищении перед русской армией, проявляющей чудеса храбрости».
Воевая ценность корпусов и дивизий сейчас как никогда зависит от качества командования. Люди с сильной волей, такие как командир IV армейского корпуса Алиев, IX корпуса Абрам Драгомиров, III Кавказского корпуса Ирманов, твердо держали остатки своих поредевших корпусов в руках и продолжали умело управлять ими.
Кадровые офицеры русской армии и лучшие из офицеров военного времени, которые пережили со своими солдатами те горькие времена большого отступления, с боями метр за метром прокладывая себе дорогу, никогда сами не теряли присутствия духа и не давали впадать в отчаяние своим подчиненным. Такими гражданами могла бы гордиться любая держава! И как жестоко их отблагодарили за службу!
Во время отступления многие офицеры считали своим долгом внушать мне оптимистичный взгляд на происходящее и попытаться убедить меня в том, что все было намного лучше, чем происходило в действительности. Только спустя месяцы артиллерийские офицеры говорили о том ужасно подавленном состоянии, в котором они пребывали из-за своего бессилия помочь пехоте.
Командиру одного артиллерийского дивизиона XXI армейского корпуса во время отхода русской 1-й армии от Нарева выдавалось в день всего 50 снарядов на 18 орудий. Его предупредили, что в случае превышения этого количества он поплатится своей карьерой. Дивизион этого офицера действовал в районе между Рожаном и Островом. В это время в пехотные части поступили 1800 солдат пополнения. Все они прибыли безоружными, и их разместили в окопах второй линии ждать, пока не освободятся винтовки выбывающих из строя товарищей. Тогда немцы обрушились на правый фланг русских войск, и мой собеседник сам видел, как примерно 1600 солдат из той партии пополнения огнем неприятельских орудий «были размазаны в кашу».
Другой офицер, командир батареи в гвардейской стрелковой бригаде, рассказывал, как во время отступления к нему подходили один за другим пехотные офицеры, умоляя «сделать хотя бы один-два выстрела», чтобы помочь им в трудном положении, в которое они попали. Но тот был вынужден отказываться. Когда его спрашивали, правда ли, что у него совсем не осталось снарядов, он был вынужден лгать, что снаряды есть, но он бережет их на тот момент, когда ситуация станет совсем безвыходной.
Но те были настойчивы: «Хорошо, но что же считать критической ситуацией, если не то, что происходит сейчас?»
Когда мы прибыли в Бельск, мне сообщили, что мы, возможно, останемся там примерно на три месяца. Я решил предположить, что это будет три недели. Как оказалось, мы пробыли там восемь дней. Утром 16 августа штаб спешно стал передислоцироваться дальше в тыл, в Берестовицу, так как немецкий кавалерийский полк накануне вечером прорвал нашу оборону и вклинился в наши тылы на глубину расположения штабов корпусов.
16 и 17 августа 12, 1 и 2-я армии отступили к общему рубежу по рекам Бобр и Нарев и по железнодорожной ветке Белосток – Брест-Литовск.
17 августа эта ветка прекратила работу.
В том, что мы оставили Польский выступ, было одно-единственное преимущество: теперь общая линия фронта сократилась. В то же время сложившееся опасное положение на краю правого фланга, в районе Двины, требовало переброски туда дополнительных войск. Ночью 15 августа были получены приказы на перегруппировку. Штабу 12-й армии поручили передать подчиненные войска 1-й армии, а самому следовать в Петроград. Там генералам Чурину и Сиверсу со своим штабом предстояло возглавить пока еще существующую только в воображении 6-ю армию. С полуночи 19 августа контроль участка фронта, ранее закрепленного за 12-й армией, перешел к штабу 1-й армии.
Генерал Горбатовский и штаб 13-й армии переехали из Ковеля в Ригу, чтобы возглавить новую 12-ю армию. Часть соединений 13-й армии были переданы занимавшим позиции по ее флангам 3-й и 8-й армиям, а остальные железной дорогой отправили на север.
18 августа пала крепость Ковно. На следующий день пал Новогеоргиевск. Новогеоргиевск был полностью блокирован 9-го числа; таким образом, удивительно точно сбылись прогнозы офицеров 1-й армии, которые предрекали, что крепость продержится не более 10 дней. В последней полученной из Новогеоргиевска телеграмме говорилось о взрыве в цитадели. Русские заявляли, что штурм укреплений стоил немцам огромных потерь. Как обычно, пошли слухи о «предательстве». Некоторые шептались, что два крепостных инженера уехали в сторону неприятельских позиций, где были взяты в плен. Они будто бы имели при себе подробный план крепости. Позже я узнал, на чем был основан этот слух. Примерно за две недели до начала осады два инженера отправились на автомобиле осмотреть позиции на фронте, и их действительно захватили вместе с планами крепости. Однако не было никаких оснований обвинять этих людей в измене. Просто они оказались чрезмерно активны и очень глупы. Нет сомнений и в том, что еще до инцидента осады немцы уже располагали подробными планами.
В своих воспоминаниях Людендорф говорит о том, что крепостные укрепления были построены некачественно; он вообще удивляется, что великий князь оставил гарнизон оборонять крепость. Мы же можем только догадываться, что его просто дезинформировали, заверив, что крепость можно удерживать в течение нескольких месяцев, как это было с Перемышлем. Короткое время осады никак не отразилось на общих темпах немецкого наступления.
С военной точки зрения падение Ковно было более ощутимым ударом, чем уход с рубежа по Висле. Теперь перед лицом непосредственной угрозы оказался город Вильно, а после того, как немцы окончательно закрепились на железной дороге за Неманом, отступление из района Бобра и Нарева стало неизбежным.
В дальнейшем ночью 22 августа был оставлен Осовец. Под прикрытием тумана побывал на этом участке обороны за несколько часов до того, как его разгромили. Огонь немецкой артиллерии не был настолько губительным, как мы все считали, поверив многочисленным донесениям об этом. Насколько можно было судить, если бы общее положение позволяло продолжать обороняться, то крепость можно было бы удерживать в течение еще нескольких месяцев. Мы пообедали с комендантом генералом Бржозовским, который отвел войска в казармы в восьми милях к югу.
По словам Бржозовского, за шесть с половиной месяцев обороны его артиллерия выпустила примерно 55 тыс. снарядов всех калибров до шести дюймов. По его же оценкам, немцы выпустили от 200 тыс. до 230 тыс. снарядов калибром до 16,5 дюйма. Когда я повторил это заявление Одишелидзе, тот заявил, что, зная Бржозовского, он бы оценил действительный расход снарядов немецкой артиллерии цифрой примерно 30 тыс., и, судя по состоянию фортов крепости, он, наверное, был прав. В то же время в российской прессе писали, что «на героическую крепость» враг обрушил свыше 2 млн снарядов.
