Он удивленно посмотрел на меня.
– Музыку?
– Песню твоей мамы. Ты можешь сделать так, чтобы она смолкла?
Он задумался на мгновение и принялся жевать свой толстый язык.
– Нет, – решил он наконец.
– Почему не можешь? – требовательно спросил принц.
Дьютифул сидел очень тихо, и я понял, что он пытается пробиться сквозь музыку, чтобы услышать наш с Олухом разговор. В его голосе я услышал отчаяние. И ревность.
Олух посмотрел на него, равнодушно и тупо.
– Не хочу, – заявил он и, отвернувшись от принца, принялся снова чесать за ухом.
Дьютифул был потрясен, сделал вдох и, с трудом сдерживая злость, заявил:
– А если я прикажу тебе? Я ведь твой принц.
Олух посмотрел на него и тут же перевел взгляд на меня. Потом еще больше высунул язык и задумался.
– Мы оба ученики? – наконец спросил он.
Я не ожидал этого от него. Не ожидал, что он запомнит мои слова, не говоря уже о том, чтобы повторить их к месту и вовремя. У меня появилась новая надежда, но вместе с ней и новые опасения.
– Оба ученики, – подтвердил я, и он откинулся на спинку стула, скрестив на груди руки.
– А я учитель, – продолжал я. – Ученики должны слушаться учителя. Олух, ты можешь заглушить музыку?
Он некоторое время на меня смотрел, а потом ответил, но уже другим тоном:
– Не хочу.
– Наверное, не хочешь. Но я твой учитель, а ты ученик. Ученик слушается учителя.
– Ученики подчиняются, как слуги? – он встал, собираясь уйти.
Ситуация была безнадежной, но я не сдавался.
– Ученики подчиняются, как ученики. Чтобы они могли научиться. Чтобы все могли научиться. Если Олух будет меня слушаться, тогда он останется учеником. Если же Олух слушаться откажется, он перестанет быть учеником. Мы его прогоним, и он снова превратится в слугу.
Он стоял молча несколько минут. Не знаю, раздумывал ли он над моими словами. И понял ли вообще что-нибудь из сказанного. Дьютифул с мрачным видом сидел на своем стуле, опустив подбородок на грудь и сложив руки. Он рассчитывал, что Олух уйдет, и не скрывал этого. Но дурачок снова сел.
– Остановить музыку, – сказал он и закрыл глаза. Потом открыл их и, прищурившись, посмотрел на меня. – Вот, сделал.
Раньше я даже не представлял себе, как сильно его Скилл бьется в мои защитные стены. В окружившей меня тишине я испытал невероятное облегчение. Словно во время бури вдруг наступило затишье и ветры перестали реветь. Я вздохнул, а Дьютифул неожиданно выпрямился и с удивлением потер уши, а потом взглянул на меня.
– И это все был он?
Я кивнул, медленно приходя в себя. На лице Дьютифула появилось озадаченное выражение.
– Но я думал… я думал, что это сам Скилл. Огромная река, о которой ты говорил…
Он снова посмотрел на Олуха, но теперь его отношение к маленькому человечку было иным. Нет, в нем появилось не уважение, а, скорее, осознание, которое предшествует уважению.
Затем, словно вдруг снова начался ливень, музыка ожила, проникла в мои мысли и отделила от Дьютифула – так охотники перестают видеть друг друга в тумане. Я посмотрел на Олуха. Его лицо снова приняло тупое, бессмысленное выражение. И я неожиданно понял, что пользование Скиллом для него – естественное состояние. А вот чтобы отказаться от Скилла, нужно прикладывать усилие. И где же он этому научился?
Твоя мама так с тобой разговаривала?
Нет.
Тогда как ты научился?
Она мне пела, – нахмурившись, ответил он. – И делала так, что плохие мальчики меня не видели.
Меня переполняло возбуждение.
Олух, где твоя мама? У тебя есть братья или…
– Прекратите! Это нечестно! – вскричал принц, как капризный ребенок.
Его крик вырвал меня из моих мыслей.
– Что нечестно?
– Вы разговариваете при помощи Скилла, а я вас не слышу. Это невежливо. Как будто вы шепчетесь у меня за спиной.
Я услышал в его голосе ревность. Олух, дурачок, умеет делать то, что не доступно принцу Шести Герцогств. А я, самым очевидным образом, не скрываю своего восхищения способностями убогого. Да, придется вести себя осторожнее. Мастер Скилла Гален наверняка сделал бы их соперниками, чтобы заставить каждого трудиться больше и старательнее. Но у меня были другие цели. Я хотел превратить их в единое целое.
– Извини. Ты прав, мы вели себя невежливо. Олух только что сказал мне, что его мать при помощи Скилла пела ему песни, а иногда делала так, что плохие мальчики его не видели.
– Значит, его мать обладала Скиллом? Она тоже была полоумной?
Я увидел, как Олух поморщился. Точно так же меня коробило, когда при мне говорили «бастард». Я хотел было отругать принца, но понял, что это будет лицемерием. Разве я сам не называл про себя Олуха дурачком? Ладно, решил я, пока промолчу, но обязательно позабочусь о том, чтобы Олух больше не слышал подобных слов от нас с принцем.
– Олух, где твоя мама?
Он несколько минут просто смотрел на меня и молчал. Затем, тоном обиженного ребенка, проговорил:
– Она ум-мерла. – Я понял, с каким трудом далось ему это слово.
Олух принялся оглядываться по сторонам, как будто что-то потерял.
– А можешь про нее рассказать?
Олух наморщил лоб.
– Мы пришли в город вместе с остальными. Когда там много людей, когда Весенний праздник. Да. – Он кивнул, гордый тем, что ему удалось вспомнить правильное слово. – Потом, утром, она не проснулась. А остальные все у меня забрали и больше не взяли с собой. – Олух с грустным видом почесал щеку. – И все, все пропало, а меня привели сюда. Потом… сюда.
Не слишком понятно, но я сомневался, что мне удастся вытянуть из него еще больше. Но тут вмешался Дьютифул, который мягко спросил:
– А что твоя мама и другие делали, когда вы путешествовали?
Олух тяжело вздохнул, словно не мог справиться с горем.
– Ну, знаешь… находили большую толпу. Мама пела, Проки играл на барабане, Джиму танцевала. Мама говорила: «Вы его не видите, не видите, не видите», а я маленькими серебряными ножничками срезал у них кошельки. Только Проки все забрал… и мою шапочку с кисточкой, и одеяло…
– Ты срезал кошельки? – недоверчиво переспросил Дьютифул.
Отличное применение Скилла – спрятать от посторонних глаз сына, который срезает у зевак кошельки, подумал я.
Олух кивнул, скорее, самому себе.
– Если я хорошо все делал, мне давали пенни на конфетку. Каждый день.
