«Вот урод. Денег у него нет!»
Закатываю глаза.
Не давая сказать мне и слова, этот сумасшедший, выйдя из магазина, бросает мне в руки хрустящий пакет с семечками:
— Подержи, я сейчас.
Молча, наблюдаю, как этот бугай в доисторическом костюме трусцой уносится в проулок.
Приспичило, что ли?
«Беги, беги от него» — орет здравый смысл.
Но я плетусь к углу здания, чтобы проследить. Осторожно выглядываю и вижу, как мужчина, присев у клумбы, рвет цветы.
«Никогда с тобой еще такого не приключалось, Софа» — думаю, сглатывая.
Оторвав корни и побросав их обратно на клумбу, мой спутник возвращается обратно с букетом. Стою, прижав к себе сумку и кулек семечек, и дрожу под светом фонаря.
— Держи. — Говорит он довольно. — Купил самые красивые, какие только были.
Честно? Я так не удивлялась даже, когда один из первых, обрабатываемых мною, «клиентов» с ходу положил в кафе мою руку на свою ширинку и сказал: «поиграй с ним». Да что там. Я так не удивлялась и когда, вместо того, чтобы приставать ко мне, один престарелый депутат начал дрочить, умоляя меня стонать и подгонять его криками, что мой муж вот-вот ворвется в номер и застанет нас.
Но этот полоумный… в самом нелепом прикиде, что я когда-либо видела. Прижимистый, чокнутый, непредсказуемый, от которого бежать надо за километр, отмахиваясь сырыми трусами, он сейчас просто очаровывает меня. Берет чем-то таким, не знаю, обаянием, что ли, непосредственностью своей сельской, или теплом светло-изумрудных глаз.
Принимаю букет и всю дорогу до отеля смеюсь, слушая рассказы про нашествие саранчи или дойку коров, которых «нужно нежно брать за титечку и плавно двигать пальцами сверху вниз». Нет, вы не ослышались, именно «титечка», и никакого вымени — ведь животные понимают ласку.
— К тебе или ко мне? — Спрашиваю привычно, едва мы оказываемся на нужном этаже. — Давай, к тебе.
— Нет, к тебе. — Его руки тянутся к моей шее, убирают светлые локоны с плеч.
— Нет уж, к тебе. — Взволнованно шепчу я.
Пакет падает из его рук, и семечки рассыпаются по ковру.
— Видишь? — Смеюсь, утягивая его за собой. — К тебе ближе. Пойдем скорей.
Мужчина выше на голову, он нависает надо мной, тяжело дыша, и от этого дыхания его усики забавно шевелятся. Не могу не улыбаться. Никогда мне не было так смешно в столь ответственный момент.
— Сейчас. — Он достает ключ и быстро проводит им по панели.
Раздается разрешающий сигнал, дверь отворяется, и мы буквально вваливаемся в номер. Слышу щелчок, и понимаю, что я теперь наедине с ним. В ловушке. Этот Матвей могуч, пьян и крайне возбужден.
— Я не целуюсь на первом свидании, — смеюсь, отодвигаясь к стене.
Пытаюсь выиграть время.
— Я тоже, но для тебя сделаю исключение.
Он говорит это таким низким и хриплым голосом, что мое тело предает меня сладким потягиванием в низу живота. Чувствуя, как соски тугими твердыми вишенками наливаются под кружевом бюстгальтера, и понимаю, что… проиграла.
Трудно в это поверить, но я сама хочу, чтобы этот большой деревенский медведь поимел меня, держа за бедра сильными грубыми ладонями. Прямо на весу. На полу. На столе. На люстре.
Боже…
И он подхватывает меня под ноги и прижимает спиной к стене. В тусклом свете ночников вижу пожар в его глазах, огонь, голодный, беспощадный, разрушающий. И мне так комфортно в его пламени, будто дома очутилась. Бросаю букет на пол к его ногам.
«Терзай меня», — просит разум, а тело подается навстречу.
И глаза в глаза смотрят. Больше не вижу стен номера, бликов света, пухлого портфельчика, прислоненного к спинке стула. Не думаю о деньгах. Я слишком изголодалась. К черту всё!
И он целует меня глубоко, отчаянно, грубо. Врывается языком меж моих зубов, прикусывает, заставляя сдавленно стонать и извиваться. И этот поцелуй не вытягивает из меня последних сил, он придает мне новых. Будто в пустой сосуд жизнь вдыхают. Пластмассовая кукла оживает, ощущая покалывание в каждой клеточке проснувшегося тела, теперь она может двигаться и отвечает на ласки с удвоенной силой.
Сладкие губы. Горячие, ненасытные, жесткие. От прикосновения к ним волны огня наполняют мои вены, разливаются нетерпением по коже, заставляют дрожать. Притягиваю его к себе, не желая отрываться и прекращать начатое. Хочу чувствовать, сгорать, погибать. Хочу его прямо здесь и сейчас. Хочу, хочу, хочу.
Бесстыдно стону, задыхаясь.
На моих бедрах ожоги от его ладоней. На дрожащем теле миллионы мурашек. Мысли путаются, когда я обхватываю ногами его талию и прижимаюсь совершенно сырым от дикого желания бельем к твердой выпуклости в его паху. К черту, к черту всё! Пропади оно пропадом!
Жадные пальцы впиваются в мои ягодицы. Одним резким движением он сгребает меня в охапку и прижимает к себе так, что я отчетливо могу представить, каково это: чувствовать его в себе, такого огромного, могучего, если между нами не будет преград из дурацкой ткани брюк и трусов. И словно теплый хмель желание прокатывается по телу новой волной, раздирая, уничтожая и требуя его утолить.
— Есть что-то выпить? — Вдруг отрываюсь от него, тяжело дыша.
В последнюю секунду перед шагом в пропасть решаю остановиться.
— Наверное. — Шепчет он, пытаясь сфокусировать затуманенный взгляд на мне.
Опускает руки, и я соскальзываю вниз. Отдернув подол платья, бреду по комнате.
Я боюсь саму себя. Не узнаю. Не понимаю.
Только что мне хотелось, чтобы меня трахнул какой-то деревенский лох. «Долбанулась совсем»
— Шампанского? — Спрашиваю, открывая дверь мини-бара.
Моя задача — прижать, унизить, обокрасть развратника. Вместо этого я минуту назад была готова умолять его отыметь меня. Ужас.
— Когда я в армию ушел, моя с одним в деревне загуляла. — Говорит Матвей, поправляя лацкан пиджака. — Я вернулся — она беременная, а он, дружок ее, алкаш конченный. — Грузно опускается на край кровати и сверлит меня взглядом.
Прочищаю горло, гадая, для чего он мне все это говорит.
— Мне жаль ее стало, и я женился. Пацана, как своего, воспитывал. Она снова гуляла, а я верил. Работал круглыми сутками, деньги зарабатывал. Может, они и не мои дети вовсе: Яшка, Гришка, Семен. Но мне это все по барабану. Они ж моя семья, люблю я их.
Замираю возле открытой двери мини-бара и оборачиваюсь к нему.
— Я ж не жмот какой, на самом-то деле. Просто взвешиваю постоянно: или шампанского с тобой выпить, или парням игрушку какую привезти на сэкономленные деньги. Гришке джип обещал, большой, как настоящий, чтоб на батарейках.
Вижу, как он на свои крупные, сильные ладони смотрит, пока это говорит, и чуть не плачет. Тихо матерясь, закрываю холодильник.
