— Что-то ты развонялся. — Замечаю с улыбкой, толкая коленом тело, распластавшееся на диване.
И как я эту коняру потащу на себе, если он откажется уходить? Одно дело приказывать сопляку, а другое, когда этот сопляк вымахал к своим шестнадцати годам уже выше тебя ростом.
— Сладчайшая месть — это месть за предательство. — Мечтательно выдает Свят, приподнимаясь и потирая ладони.
— Вставай, — пинаю парня, — хрена развалился?
— Ау… — Брат потирает предплечье. — Ты чего?
Швыряю в его сторону тяжелую сумку.
— Чего, чего. Валим мы отсюда. — Надеваю ветровку, деньги устраиваю во внутренний карман.
Пусть сдает меня этот Глебчик, кому хочет. Не для этого я вытравливала Майора из своей памяти, чтобы снова столкнуться носом к носу.
— А я так надеялся на стажировку. — Бормочет Свят, нехотя вставая. Взъерошивает копну светлых волос, закидывает сумку на плечо. — У них, прикинь, свой шулер есть. Свой разводила, хакер, другие специалисты… Мы так мило общались, пока вы не пришли…
— Поторопись. — Подгоняю его, пока он надевает свои кроссовки.
Нет уж. Не хватало еще, чтобы мне условия ставил какой-то самоуверенный придурок с комплексом Бога.
И в памяти сразу всплывает сцена, где я полностью теряю контроль над своим мозгом. Впервые за полгода вспоминаю, что я женщина, которая способна отзываться на ласку, а не бездушный робот с кошельком вместо мозга. Вспоминаю, как заныло все тело, остро желая получить хоть каплю удовольствия, как откликнулось оно на настойчивое, почти грубое прикосновение наглого самца, от которого так терпко пахло сигаретами, парфюмом и жвачкой.
И от этих воспоминаний непреодолимо голова кружится.
А перед глазами рельефное тело, стальные мышцы, золотистый загар, челюсти сильные и взгляд — бесстыжий, обжигающий.
Чужак. Хам. Животное. Дикарь невоспитанный.
Резкий, опасный, непредсказуемый.
Такой, которого бояться нужно и за километр обходить, если ты в своем уме.
От которого дух захватывает и… к чьей груди прижаться сильнее хочется. Чтобы сгореть в объятиях. А заодно со стыда сгореть, потому что от одних только мыслей об этом между ослабевших ног безумное желание влагой наливается.
— Всё? Готов? — Спрашиваю раздраженно.
— Да-да, — ворчит брат.
Поворачиваю затвор, резко дергаю на себя дверь и… упираюсь носом прямо в широкую твердую грудь. Знакомый дурманящий запах заставляет задрожать коленки и подкоситься ноги. С видом приговоренного поднимаю глаза на его лицо. Часто моргаю.
— Я так и знал. — Ледяным тоном говорит Глеб и делает шаг назад, позволяя мне потерять равновесие и позорно пасть к его ногам.
Глеб
— Ёп! — С этим восклицанием дурочка валится на пол.
Ладонями в мои туфли упирается, неуклюже пытается встать.
— Сумку. — Требую, протягивая руку.
Ее пацан совсем не выглядит испуганным, скорее радостным. Протягивает мне здоровенную спортивную сумку с улыбкой.
— Пожалуйста.
Чем-то они, все-таки, похожи. Оба светловолосые, синеглазые, с мягкими чертами лица, но у брательника все же ощущается мужская твердость в осанке. К тому же серьезность присутствует, и взгляд у него внимательный, испытующий.
— Эй, ты не охренел? — Едва поднявшись на ноги, гопница толкает меня в грудь. — Руки! Руки от моей сумки.
Эти удары мне, что слону дробина. Поднимаю выше шмотки и с пару секунд наблюдаю ее отчаянные попытки выхватить их.
— Пошли. — Бросаю единственному вменяемому в данный момент человеку — ее брату.
Разворачиваюсь, немного опасаясь, что эта разъяренная тигрица прыгнет мне на спину, но все же благополучно спускаюсь вниз по ступеням. Хлопает входная дверь.
— Может, скажете, куда мы идем? — Спрашивает пацан, пока она тихо матерится позади нас.
— В коем-то веке я с тобой согласна, Свят. — Рычит девчонка. — Пусть скажет.
Ее быстрые шаги слышатся за спиной.
— Спасибо, Сонь. — Довольно откликается ее брат. — Подожди… А что значит «в коем-то веке?»
— Слышь, ты, Халк без мозгов, ты что о себе возомнил? — Тявкает она уже возле моего плеча.
Притормаживаю у выхода, галантно открываю ей дверь и даю пройти. Психованная вылетает на улицу, опалив меня гневным взглядом. Оборачиваюсь к ее брату:
— Ты бы надел намордник своей собачке.
Юноша зевает:
— Не обращайте внимания, она у нас типа это… феминистка, во.
Он прячет руки в карманы джинсов и выходит из двери, оглядываясь в поисках машины.
— Это правда? — Интересуюсь у девушки, у которой едва пар из ушей от ярости не прет.
— Что именно?
Отпускаю дверь.
— Что ты феминистка? — Мне не удается сдержать насмешливой ухмылки.
— Тебе какое дело?
Указываю парню на тачку, стоящую на другой стороне дороги.
— Свят! — Орет она ему в спину, надуваясь, как бойцовский хомячок. — Стой, куда ты? Свят!
Но мальчишка уже запрыгивает на заднее сидение.
— Раз феминистка, — замечаю я, закрывая дверцу, — то сама и тащи свой багаж. Так ведь у вас принято?
И вручаю ей ее котомку.
— О…ох… — задыхается она, пошатываясь от тяжести сумки, навалившейся на грудь. — Охренел совсем.
Раздувает щеки, стискивая в руках поклажу.
— Дверь тебе открывать не буду, — говорю, многозначительно оглядывая ее, — чтобы не оскорбить твоих чувств. Так что прыгай сама. Справишься, феминистка?
— Иди в задницу. — Рычит девчонка, сжав кулаки. Подходит к той двери, за которой скрылся ее брат. Одаривает меня пронизывающим до самых костей взглядом. — Я с тобой никуда не поеду, до сих пор не уяснил? И ни в чем помогать не стану. И бабки твои не возьму, подотри ими свою задницу! Индюк перекачанный.
Медленно вдыхаю и выдыхаю, наклоняясь к ее лицу. Гопницу это явно пугает, потому что она тихонечко съеживается, втягивая голову в плечи и отклоняясь назад.
— Тебе понравится, вот увидишь. — Тянусь к двери.
— Примерно так же, как выстрел в голову. — Она сплевывает на асфальт, затем рывком распахивает дверцу, закидывает сумку и садится сама.
Когда я устраиваюсь на водительском сидении, оглядываю всех пассажиров. Юноша довольно улыбается, поджав губы, Соня, сложив руки на груди, сверлит взглядом темное стекло окна, Макс силится не заржать, слыша, как шумно вырывается воздух из ноздрей моей пленницы.
Отворачиваюсь и завожу двигатель. Открываю окно, закуриваю, выдыхаю дым и срываю тачку с места. Она летит большой черной птицей по ночной улицей, рассекая на высокой скорости соленый морской воздух, когда сзади вдруг писклявым женским голосом спрашивают:
