«И это к лучшему. Потому что ты мне не нравишься. Ты — индюк…»
Не знаю, сколько времени проходит, пока я жду этого козла, удерживаясь от того, чтобы не сгрызть новый маникюр. Представляю, как он развлекает с этой шваброй, как мнет ее сиськи, хватает за зад, и злюсь еще сильнее.
Но шаги возле двери и тонкая полоска света, скользнувшая по одеялу, заставляют меня замереть.
«Ого. Быстро он справился. Скорострел, фу-у-у»
А у самой улыбка прорывается сквозь тревогу. Лежу, стараясь не подавать вида, что жива.
Шуршит одеждой, раздевается, присаживается на край кровати, продавливая ее тяжестью своего тела и, наконец, забирается под одеяло.
Тоже не дышит. Ко мне прислушивается.
— Стерва, — шепчет себе под нос. Слышно, как смеется, толчками выдыхая воздух. — Дурочка.
Устраивается удобнее, стараясь не касаться меня. А я тихо-тихо так вдыхаю исходящий от его тела запах моря, травы и солнца. Точнее, поджаренной на солнце кожи. Аромат золотистого загара. Самый терпкий и сладкий на свете запах.
Боюсь глаза открыть и взглядом с ним встретиться. Потому что знаю, что будет. Что непременно случится, стоит нам взглянуть друг на друга.
— Спокойной ночи, сумасшедшая, — доносится до меня его бархатистый голос.
И я проваливаюсь в сон, который сразу накрывает меня удушающим кошмаром. Картинки, еще картинки, безумная карусель кино-кадров: разговариваю с Вадимом, он меня отталкивает, кричу, зову его, но он не слышит. Прошу, умоляю, встаю на колени, но никто не видит этого. Его нет. Он ушел. Далеко. А мне больно. Руки выкручивает, приходится зубы стискивать. Слышу его стук в дверь, и снова лечу в пропасть. Знаю, что сейчас разобьюсь, и придется пережить это снова, потому что чертов сон крутится по кругу каждую гребаную ночь.
Но вместо этого я вдруг оказываюсь на галечном пляже. Вокруг очень светло и тихо. Вода лижет берег, солнечные лучики мягко стелятся по земле, и мне так тепло и хорошо, словно кто-то сзади крепко обнимает. И запах вокруг такой уютный и знакомый: запах моря, травы и солнца.
14
Вадим
Она звонит с самого утра. Обрывает телефон уже в тринадцатый раз. Тупая ревнивая сука.
— Да, зайчик. — Мой голос смягчен крепким односолодовым виски двенадцатилетней выдержки.
— Где ты?! — Она скрипит, как старая больничная койка.
Прижимаю стакан ко лбу и закрываю глаза.
— Только что вернулся с деловой встречи. Обсуждали заключение контракта для фирмы твоего отца. — Выдыхаю со свистом. — Помнишь, он хотел купить у Горского земли, которые скоро взлетят в цене? Я смотрел эти участки. Эксперты взяли пробы, и, похоже, здесь действительно есть небольшие залежи золота.
— Ты не брал трубку…
В печенках уже сидит эта капризная дрянь, но мне придется еще немного потерпеть, чтобы выжать из ее папочки все, что можно.
— Малыш, я здесь все время на виду, не начинай снова. И работы у меня выше крыши, если бы ты не отвлекала меня, я бы…
— Возвращайся, Вадик. Пожалуйста. Мне так плохо без тебя!
Наливаю виски, добавляю льда и делаю два больших глотка.
— Мне тоже, но ты ведь знаешь, твой отец…
— Нужно было мне поехать с тобой!
Прислоняюсь лбом к нагретому солнцем стеклу. «Какой же доебчивой она может быть. Ох, ты ж срань господня…»
— Еще два дня, кисонька.
Меня наизнанку выворачивает от мыслей о том, что придется вернуться. Ублажать ее — еще полбеды, держать язык в жопе, строя из себя паиньку перед ее отцом — это как позволить себя дрючить гребаным дилдо и изображать при этом огромное удовольствие.
— Вадик, может, мне приехать?
Головная боль сосредоточивается в висках.
— Всего два дня, малыш. Всего два. — Добавляю нотки нетерпения к голосу.
Мне нравится, как она обычно испуганно пятится, когда я становлюсь жестким. И даже сейчас по ее прерывистому дыханию понимаю, что спорить не будет. Проглотит обиду. До следующего приступа ревности. Бабы они такие: никогда не поймешь, что им надо. Присосутся к тебе, как пиявки, и вечно что-то требуют.
— Ладно. — Соглашается она.
— Мне пора. Пока. — Кладу трубку.
Только бы не пожаловалась папочке. Его «у вас точно все в порядке?» у меня уже поперек горла стоят. Хорошо, что удалось уговорить эту дуру купить дом и переехать. Еще пара месяцев, и я бы забыл, что у меня все еще имеются яйца.
Распахиваю шторы и долго смотрю на закат. Всю ночь играл, еле живой притащился в номер уже под утро. Ни сил, ни желания не было искать себе телку на ночь. Если сегодня игра не пойдет, точно сниму шлюху и оттянусь, как следует.
Отражение в зеркале меня пугает.
Не тот возраст, чтобы не спать до утра, а потом выглядеть огурчиком. Темные круги под глазами, потрескавшиеся губы, впалые щеки. Придирчиво оглядываю башку и нахожу пару седых волос. Прикасаюсь к ним и вижу в отражении, как выделяются из-под чернил вздутые венки на моих руках. Совсем по-стариковски.
Такая жизнь выматывает, да.
Вечные головняки, о том, как срубить бабла. Думки эти, движуха, суета. Теперь еще овца эта, которой нужно каждый день улыбаться, изображая счастливого муженька. Не об этом я мечтал, не этого хотел, конечно, но куда теперь деваться? Придется потерпеть.
Даже когда обую ее до последнего рубля, куда подамся с этими деньгами? Чем займусь? И почему все давно потеряло хоть какой-то смысл? Что это? Возраст? Усталость? Пресыщение?
Не знаю.
Так хреново, как теперь, мне никогда еще не было. Один выход — забыться. В выпивке, сигаретах, картах, женщинах. Во всем, что должно приносить острое удовольствие, а несет лишь недолгое облегчение. Будто кто-то намеренно снизил дозу моего наркотика, кто-то специально приглушил краски этой долбаной, никчемной жизни, чтобы было еще хуевее.
Усмехнувшись своему отражению, провожу средним пальцем по небольшой неровности на спинке носа.
Ммм… Она била сильно. Всю злость тогда свою вложила в этот удар. Может, мне и хотелось бы больше никогда не вспоминать о ней, но эта сумасшедшая так и лезет мне в голову всякий раз, когда остаюсь один. Как заноза. Борешься с ней, вытаскиваешь, вырезаешь, дезинфицируешь, а она, один хрен, там сидит. И, сука, больно колет. В самое сердце.
Ненавижу ее.
Полоумная тварь. Сука.
Никто не смел так поступать со мной. Тем более, она. Никогда.
Знала ведь, что буду беситься. Что не прощу ее. Что найду и убью. И все равно не испугалась цапнуть руку, которая ее кормила. Предала. Сбежала. Последние бабки мои увела.
Но и это не важно.
