Мне хочется положить ладонь на ее руку, но не уверен, что это будет уместно.
— Ага.
Мы всё ещё доверяем друг другу? Что между нами происходит? Что изменилось? Или всё по-прежнему?
— Ты уверен, что он не интересовался, как и чем ты жил последний год? — Соня достает сигарету, вставляет меж накрашенных губ и прикуривает. — Не интересовался, с кем ты общаешься, с кем ведешь дела?
— Ты о чем? — Напрягаюсь я.
Мне не нравится, когда перед самым ответственным этапом операции что-то вдруг подозрительно начинает идти не так. Это как знак, как черная кошка, не вовремя перебежавшая дорогу прямо перед колесами твоей машины. Есть еще время повернуть назад, но ты так разогнался, что сам уже на всех парах несешь себя в пропасть.
— Я про Макса. — Она так тяжело вздыхает, что верхняя пуговичка на ее вороте расстегивается. — Может быть такое, что ему донесли, что ты работаешь в последнее время со Шведом? — Ловкие пальчики быстро застегивают ее обратно. — Вдруг он знает, как тот выглядит, и всё такое? Ведь если он знает, то мы все, по сути, обречены…
Липкая, словно клей, тревога холодком пробегает по спине.
— Он что-то говорил тебе? — Невольно увеличиваю скорость, заставляя «бэху» еще быстрее мчать вдоль прибрежного шоссе.
Девушка затягивается, долго не выпускает дым из легких, а затем выдыхает несколько ровных, маленьких колечек.
— Говорил, что знает все твои приёмы. — Она пожимает плечами и бросает на меня испытующий взгляд.
— Ну, это не новость. — Утешаю, скорее, самого себя, нежели её. — Только вот мы больше трех лет не общаемся, и за это время мои навыки ушли далеко вперед от его представлений.
— Но Майор, наверняка, ожидает от тебя подвоха. — Её голос срывается на едва слышный шепот.
— Это тоже было заранее известно. — Усмехаюсь я.
— Хорошо, если ты так уверен в успехе.
— А ты не уверена?
Соня пристально разглядывает меня, в своей фирменной манере свесив сигарету с губ, затем легким движением отбрасывает светлые волосы с лица:
— На девяносто процентов из ста.
Вылитая Мерилин Монро, срань господня.
— Ста процентов никогда и не бывает. — Подмигиваю я. — Даже если ты тыришь пенсию из панталон своей спящей бабули, всегда нужно опасаться того, что она может поймать тебя за руку.
Мне нравится, как она улыбается. И пусть ее лицо кажется сейчас бледным и измученным, улыбка, как рассветные лучи, озаряют его и наполняют жизнью.
— Или, может, ты передумала? — Нахмуриваю брови.
— Нет. — На этот раз ей хватает твердости сказать это так, чтобы я поверил.
Соня выпускает дым из приоткрытых губ и вышвыривает сигарету в окно.
— Глеб?
— Да? — Лавируя в потоке машин, смотрю на нее искоса.
— Я хочу, чтоб ты знал.
Улыбка гаснет, и лицо девушки становится очень серьезным.
— О чем? — Спрашиваю.
Даже сквозь тихое журчание музыки из динамиков слышу ее тяжелый вздох.
— Я разглядела тебя.
Задумчиво чешу висок, пытаясь привести в порядок мысли.
— Не понял.
Она выпрямляется и слегка поворачивает корпус в мою сторону. Несколько секунд мы едем в тишине: Соня оглядывает меня так, будто хочет взглядом впитать каждую черточку моего лица, а я, вынужденный следить за дорогой, бросаю на неё короткие, полные смятения, взгляды.
— Тогда, на пристани, помнишь? — Грустно говорит девушка. — Когда мы увиделись в первый раз. Я тогда еще была лысой, как чупа-чупс.
— Да. — Воспоминания рисуют улыбку на моем лице.
— Я тогда подумала, что такой ухоженный, крепкий мужчина обязательно должен быть заносчивой задницей. Потому что он знает, что привлекателен, и привык к женскому вниманию. — Соня на секунду сжимает губы. — И когда мы уже официально познакомились в той гостинице, пару дней назад, я только уверилась в своих мыслях.
— Вот как?
— Да. — Её дыхание рядом с моим плечом ощущается как щебет птички. — А еще ты был груб, циничен и… холоден.
— Значит, всё совсем плохо? — Улыбаюсь я.
— Тогда я решила, что это даже хорошо. Потому что бабники редко бывают такими серьезными. А потом поняла, что за фасадом бесчувственного истукана есть и еще что-то. Могу ошибаться… Но, кажется, мне удалось заглянуть внутрь настоящего Глеба.
Мне не удается сдержать усмешки:
— Звучит пугающе.
Соня сцепляет руки в замок и смотрит куда-то, вроде как на костяшки собственных пальцев.
— Спасибо тебе за всё. Ты даже не знаешь, как много для меня сделал.
Мне жутко хочется до нее дотронуться, но всё, что я могу, это пялиться на нее напряженно:
— Мы что, прощаемся?
Она поднимает на меня свои огромные глаза.
— Дело подходит к концу, Дымов. — Сглатывает, на мгновение прикрыв веки. Пушистые ресницы трепещут, как крылья бабочки. — Уже сегодня вечером всё разрешится. — Снова смотрит на меня печально и как-то трогательно. — И каждый пойдет своей дорогой, так?
Бляха… Как много мне хочется ей сказать. И почему именно сейчас? В не самое подходящее для разговоров время?
— Соня, я…
Девушка не дает мне договорить — смеясь, хлопает по плечу и задерживается на нем ладонью дольше положенного.
— Главное, чтобы всё получилось, ведь так? — Ее губы изгибаются в подобие вымученной улыбки. — Значит, нам нужно очень постараться.
«Я тоже тебя разглядел. Ты должна знать это», — но эти слова так и не покидают моего рта.
— Угу, — бормочу вместо этого.
— А это колечко… — Теперь мне становится понятно, куда устремлен ее взгляд. — Милая вещица, правда?
— Да.
Она вздыхает.
— Раз уж это просто реквизит, значит, недорого стоит?
— Н-нет. — Говорю неуверенно.
— А то оно мне так понравилось. — Ерзает на сидении, разглядывая мой подарок, в гранях которого играют солнечные блики.
Решаюсь сказать правду.
— На самом деле, я его специально для тебя…
— Не хочу его снимать! — Перебивает меня громким восклицанием. — Можно оставлю себе на память?
— Да… Да, конечно.
Никак не могу разгадать эмоций, творящихся на ее лице. Улыбка, замешанная на боли и тоске, свет синих глаз, сияющий печалью.
— Тогда я рада, что оно моё. — Отодвигает руку подальше и снова приближает, отодвигает и приближает, будто налюбоваться не может. — Спасибо, Глеб. Я никогда его не сниму. Никогда. Не сниму.
