– Её задержали?
– Сама прибежала, как узнала, что любимого сыночку закрыли. В последнее время её Сашенька вообще почти не выходил из дома, ему кровь была нужнее пищи, и эта тварь, его матушка, сама приводила ему жертв. А ночью, когда все засыпали, выносила останки тел в вёдрах и сбрасывала в реку.
Варя видела в глазах Егора такую боль, которую никогда прежде не замечала. Мужчина был шокирован до глубины души. Она налила ему ещё коньяка и протянула стакан.
– Она была очень осторожна, никто не должен был разоблачить её Сашеньку, её любимого сына, её ненаглядного кровожадного зверя. – Лунёв выпил коньяк и даже не поморщился. – Он предлагал детям сигареты, давал деньги или предлагал вместе ограбить его же квартиру. Приводил к себе, а когда те чуяли неладное, уже было поздно, он закалывал их ножом. Первую жертву он бросил в коридоре и просто накрыл тряпкой. Когда мать пришла и увидела труп, она спокойно сложила останки в вёдра, вынесла их ночью и выбросила в реку.
– Она знала, что никаких танцев у девочек уже не будет, – тихо проговорила Варя, отхлёбывая коньяк уже из бутылки. – Она знала, что они умрут. Она резала их на куски и варила из них суп.
Комарова до боли закусила губу.
– А в допросной они ссорились, выясняя, кто из них совершил роковую ошибку. – Надтреснуто произнёс Егор. – Кто из них был неосторожен настолько, что их поймали. Это единственное, что их волновало. Больше ничего.
Варя сделала ещё один глоток.
– Столько смертей… Но почему? Почему? Как, вообще? Откуда берутся такие уроды?
Егор только пожал плечами. Затем он провёл ладонями по лицу.
– Он родился недоношенным, постоянно болел, почти не ходил в детский сад, спал с матерью в одной постели лет до двенадцати-тринадцати. В школе над ним все издевались, и Лисицын озлобился. Его мать Тамара работала тогда помощником адвоката и стала носить домой судебные дела. Её Сашенька рассматривал фотографии изуродованных тел и читал о подробностях, а мать, замечая возбужденный блеск в его глазах, радовалась, что ему хорошо. Наверное, так и превращаются в зверя?
– А потом, чтобы сделать ему приятное, она сама стала приводить жертв?
– Да. И этот ублюдок мне сегодня хвастался, что пишет стихи и играет на гитаре, представь. Ему вообще плевать на то, что это были живые люди.
– А потом его снова признают невменяемым и отправят лечиться до нового выздоровления? – Уронила руки Варя. – А как же дети? Столько смертей!
– Ты же знаешь правила. – Откинулся на спинку дивана Егор. – Система несовершенна, но мы делаем всё, что в наших силах. Делаем и будем делать столько, сколько понадобится.
– И что, тебе ни разу не хотелось взять всё в свои руки? Не хотелось наказать виновного, если этого не сможет сделать закон? – Уставилась на него девушка.
Серо-зелёные глаза посмотрели на неё с какой-то необъяснимой мудростью.
– Я боюсь того, что однажды мне так и придётся поступить.
– А я уже нарушала закон. – Призналась Варя. – Когда вытащила мать из психушки. И знаешь, мне не стыдно.
– У тебя не было выбора.
– А ты? Ты нарушал закон когда-нибудь? – Наклонилась она к нему.
Лунёв закусил нижнюю губу.
– Да.
– Что да? Просто «да» и всё? – Она толкнула его в предплечье. – Ты же мой друг, давай, говори!
– Ну… – Егор покосился на дверь, будто опасаясь, что их могут услышать. – В общем, у меня брат – профессиональный аферист. И мне приходилось выручать его несколько раз. Нет, я не отмазывал его, но предоставлял закрытую информацию.
– Ого… Ты никогда не говорил о брате. Я не знала, что он… – осеклась Варя. – А он старше тебя?
– Нет, младше. – Улыбнулся Лунёв. – Вообще-то мы – сводные. И моя мать – не моя мать, а его.
– Что?! – Девушка вытаращила глаза.
– Да. – Он кивнул. – Из-за его… деятельности они не общаются. Мама злится, что Глеб пошёл по скользкой дорожке и продолжил дело отца.
– У тебя что, и отец мошенник?!
Егор закатил глаза, и Варя вынужденно приложила палец к губам.
– Всё, всё, не кричу.
– У меня не самая образцовая семья, да. – Развёл руками Лунёв. – Но, слава богу, кроме тебя этого никто не знает.
– И всё равно ты похож на свою мать. – Заключила девушка. – Вот как-то сразу, как я её увидела, почувствовала схожую энергетику. Она у тебя классная, правда.
– Кто? Мама? Или энергетика? – Устало, но крайне очаровательно улыбнулся Егор.
– И то, и другое. – Склонила голову набок Варя.
– Благодаря маме я многому научился. – Задумчиво сказал он. – А ещё я теперь умею менять подгузники. Или это благодаря тебе? Ведь у тебя хватило ума всучить мне новорожденного и усвистать на ковёр к Пороху?
– Аха-ха, прости, – смущённо закрыла лицо ладонями девушка. – Так вышло! Никто, кроме меня, не умеет так влипать в неловкие ситуации!
– Точно.
Они выпили ещё по пятьдесят грамм, и Егор вздохнул.
– Вот поэтому-то я и боюсь за тебя во время операций по задержанию. – Сказал он. – Ты – женщина-катастрофа. Ты не можешь пройти по кабинету, чтобы не задеть лежащие на краю стола папки и не свалить их на пол. Передо мной так и стоит картина, как ты достаёшь пушку и нечаянно простреливаешь себе ногу! – Он рассмеялся. – Прости, прости! – С трудом увернулся от нового толчка возмущенной Вари. – Вот, видишь? Лупишь меня ладошкой, как пятиклассница! Я как представлю, что тебе придётся обороняться от матёрого убийцы, у меня сердце падает!
– Что? Ты не веришь в меня, значит, да? – Комарова уперла руки в бока. – Да к твоему сведению, Лунёв, у меня лучшие в отделе показатели по стрельбе! И ты знаешь, сколько разных приёмчиков я знаю? – Неожиданно раздухарилась она.
– Ты? И каких? Как представлю эти приёмчики…
Он не договорил. Варя сделала резкое движение, перехватила его руку и завернула ему же за спину. Это вызвало жуткий, неконтролируемый, почти истерический смех у Лунёва.
– Что? Что ты ржёшь? – Возмутилась Варя, поднимаясь с дивана. – А ну, вставай! Сейчас я тебя отметелю, мало не покажется!
Она встала в боевую стойку, и у Егора слёзы брызнули из глаз от смеха.
– Вставай-вставай! – Подозвала она его, как Джеки Чан в лучших традициях фильмов о кунг-фу.
Наверное, это состояние было истерикой уставшего, постоянно переживающего стресс и недавно испытавшего страшный шок взрослого человека, но Лунёв встал и, не переставая хохотать, выставил руки для защиты.
Эта хрупкая девушка, изображающая воинствующую фурию, и чем-то наминавшая сейчас милую боевую обезьянку, вызывала у него сильнейшее и непреодолимое умиление. Он готов был сколько угодно прикидываться слабаком, лишь бы она и дальше скакала тут перед ним и угрожающе махала руками вместо того, чтобы вспоминать об ужасах, последствия которого им предстоит разгребать ещё несколько недель.
