Меглин бредет туда, где водителю показалась в кустах темная фигура. Он ходит из стороны в сторону, смотрит на дорогу – выбирает, откуда видно лучше…
– …Он аккуратный. Ниточка к ниточке. Чисто, ровно. Как тут убежать? Никак…
– Я не понимаю. Она ведь добралась сюда.
– Не добралась. Привез и выпустил.
– Зачем?
Меглин упирается лбом в ствол дерева. Таблетки неумолимо клонят в сон.
– Сказали ему… Вот и выпустил… Стоял потом… Ждал… Мучился… – еле бормочет.
– Если сам выпустил – зачем подкинул куртку с иглой дворнику?
– Трус потому что… Издергался весь. Туда-сюда, иголочкой. Что я вспомнить должен. А? Нет, не понимаю… Туда-сюда…
Есеня мягко подхватывает его под локоть чтобы увести, он – приглушенный таблетками – не сопротивляется. Она обращает внимания на ствол дерева, в который Меглин упирался лбом. Как и угол остановки, он испещрен мелкими царапинами.
На следующий день в полицейском участке четверо мужчин стояли в ряд, неопрятные, неухоженные, среди них выделялся Ивашев. С ними в комнате сотрудник.
– Смотрим в зеркало.
С другой стороны зеркало прозрачно. Четверку внимательно оглядывает Малявин. Нестеров указывает Есене на двух подозреваемых, Ивашева и стоящего с другого края.
– Этих и тогда трясли. Главные подозреваемые. Был еще один, только помер. Так что точно вне подозрений.
Малявин покачивает головой.
– Нет. Я и тогда-то его не разглядел…
– Да все понятно, шок. Но со временем вдруг как-то четче стало…
– …Простите. Я в себя пришел, уже когда ваш товарищ меня за руку вел…
Меглин дремлет, привалившись к стене, – не открывая глаз, поднимает большой палец. Малявин снова смотрит на подозреваемых.
– Только… Запах. Сильно пахло от него, неприятно так, знаете… Больницей, что ли? …Не могу объяснить.
– У него есть машина. И он был в лесу, когда нашли девочку – прятался возле дороги.
Нестеров смотрит на Есеню, указывает на Ивашева.
– Тогда только этот. Двадцать лет назад на мясокомбинате работал. Сейчас на кладбище, сторож. Слав?
Малявин всматривается в лицо Ивашева. Тот ухмыляется – он нисколько не смущен происходящим.
– Руки от лица. – Сотрудник одергивает подозреваемых.
Ивашев не торопясь опускает руки. Малявин долго смотрит на него. Поднимает даже руку – но останавливается на середине пути и качает головой:
– Нет. Не уверен. Не помню.
– Ничего. Пообщаемся. Слава – спасибо.
Нестеров открывает дверь, выпускает Малявина первым из комнаты. Есеня идет за ними, Меглин встает, нагоняет ее и кивает на стекло.
– А я помню.
Полицейские, не церемонясь, ведут обыск в хозяйственной постройке Ивашева, переворачивая все вверх дном, и лопаты, шланги, и нехитро обустроенный угол – раскладушка, тумбочка, все раскрывается, переворачивается, летит на пол. Еще один поднимается из небольшого подвальчика. Нестеров наблюдает за обыском. Другой полицейский осматривает дряхлую машину у хозяйственного дома. Пара полицейских с автоматами тут скорее для острастки. Ивашев сидит на лавочке с Меглиным и Есеней. Меглин рассматривает его так же внимательно, как до этого рассматривал Малявин. А Ивашев смотрит на него с восторгом.
– Как же я рад вас видеть, Родион. – Повернувшись к Есене, продолжает: – Великий человек! Спас меня. В шаге был от пропасти…
– Какой пропасти?
– …а то ты не знаешь. Такой. Куда все смотрят. Я близенько подошел, на самый край. Не Родион бы – перешагнул.
– А зачем шагать, можно ведь не шагая…
– Ну, это такой мастер, как вы может. Духовный практик! Учитель. Гуру. А я только постигаю. Я вот всем говорю – встреча с моим наставником, Меглиным Родионом Викторовичем, перетряхнула мою жизнь. Надо же. Двадцать лет – а как вчера. Глаза закрыл – и я там.
Есеня слушает вполуха, но на «двадцати годах» дергается.
– А что случилось? Двадцать лет назад?
– Я с детства убить хотел. Другие космонавтами хотят стать или там стюардессами. А у меня другая была мечта. Ну, или призвание, не знаю, как сказать.
Ивашев неконтролируемо начинает стучать пальцами по столу.
– Я в армию хотел, а военком – ты куда, парень, с психопатией шизоидно-мозаичного круга? Ты Родине иначе послужишь.
Рука стучит по столу быстрее, почти барабанной дробью.
– Ну я думаю, держись, Родина. Это ж не выбираешь. Оно само за тебя выбирает. Сколько раз во сне режу, просыпаюсь, думаю, правда? Или приснилось? А как понимаю, что приснилось, – жалко. А тут Кукольник убивать стал, я думаю, ему можно, мне нельзя, так? Почему такая несправедливость? Кому жаловаться? И вот Родион Викторович – за что ему век благодарен – меня цапнул. Когда я уже готов был.
– С ножом тебя взял. У школы. В засаде.
Ивашев с улыбкой кивает, приятные воспоминания.
– И научил. На самом краю. Держаться. Иди, говорит, на кладбище. И живи там. Они тебя удержат.
– Кто – они?
– Ну как…
Из хозяйственной постройки выходит Нестеров. В руках – самодельная плетка, накрученная из веревок с узлами.
– Это – что?
– Чтоб кровь бегала… Для здоровья. Вот…
Он расстегивает ворот рубахи и оголяет плечи – становятся видны свежие рубцы.
– Проверим, чья тут кровь… Да застегнись ты! Пальцы покажи…
– Зачем?
– Затем!
Ивашев показывает ему пальцы. На лице Нестерова – разочарование.
– Следы ищешь? От иголок? И как?
– Нет. Это ничего не значит!
Полицейские, обыскивающие домик, выходят за Нестеровым.
– Сидишь тихо, никуда не дергаешься. У вас вопросы тут остались?
Меглин смотрит на Ивашева, который застегивает воротник рубашки.
– Почему девочку выпустил – ясно, это чтобы я сюда приехал, чтобы его увидел, чтобы вспомнил… Только – что? Он мне сказать что-то хочет? Про меня самого?
– Кто, Родион?
Меглин с надеждой поворачивается к Ивашеву.
– Может, он через тебя передал чего? А?
– Вы же знаете. Я б таить не стал. От вас-то. А кто передать должен был?
– Тоже наставник.
– Родион Викторович. Вы один в моем сердце.
– Передал, только я не вижу…
Меглин уходит к фургону. Есеня протягивает Ивашеву визитку.
– Если что-то вспомните – звоните.
