Он уходит, оставив ее одну. Есеня не спала в эту ночь. С похмелья. Выглядит потерянной, смотрит в одну точку.
– Труп обнаружен в поле. Убийца пытался сжечь тело, помешал дождь. Стеклова, ты слушаешь? – Худой щелкает пальцами около Есени.
– Да…
– Выезжаешь сейчас. Местных предупредили, тебя ждут.
Она поднимает на него глаза.
– Почему я?
– Потому что ты здесь работаешь, насколько я помню.
– Это не серия…
– Это особо важное преступление.
– Что в нем такого важного?
– Погибший – иностранец. Немец, если углубляться.
– А. Тогда понятно. Не наш. Свой бы ладно. А тут иностранец. Конечно, надо все бросить и ехать…
– Не паясничай! На нас сейчас смотрят. После того, что случилось, нам надо показать – все идет как раньше…
– Кому – показать?
– Себе в первую очередь! И всем! Мы должны показать, Меглин – ошибка, случайность, с кем не бывает, отдел продолжает работать, справляемся без него!
– Где он?.. Где?.. Меглин?..
– Уверена, что хочешь знать?..
Есеня молчит.
– Не здесь. Мы его перевозим. Из Москвы. В безопасное место. Не волнуйся. О нем позаботятся. Приступай к делу. О результатах докладывать мне. Немедленно.
Есеня на большой скорости летит от Москвы на мегловозке. Полицейский кортеж – автозак и две машины сопровождения – уносятся «в другую сторону». Меглин в наручниках в железном ящике. Охрана напротив. Узкие зарешеченные окна наверху. Конвой проезжает небольшой убитый поселок – приземистые облупившиеся здания, крошащийся кирпич, выцветшие краски, дорога в ямах. Проехав поселок, машины останавливаются у берега озера, от которого длинный язык дощатого моста идет к расположенной посреди озера тюрьме – бывшему монастырскому комплексу. Вооруженные часовые на вышках. КПП у мостков. Шлагбаум, будка, шипы, автоматчики. Начальник колонии – с жестким, словно вырубленным из камня лицом – здоровается с Худым, как со старым приятелем.
– Чего вдруг к нам? Он же подследственный. До приговора.
– Есть опасения. На свободе у него могут быть сообщники. В том числе в органах.
– Своим не доверяешь?
– А кому сейчас вообще можно доверять? Как у вас с побегами?
– За четырнадцать лет, что я здесь, – ни одного. Куда бежать? Россия кругом. Болота да леса. Стены монахи выкладывали. На века. Посадим вашего перца в одиночку. Оттуда выход – на прогулку, час в день, да баня раз в неделю. – Меглина проводят по внутреннему двору, поделенному на две части решетчатой стеной, за которой по двору бродят на прогулке заключенные. По их хаотическому движению словно пробегает рябь при появлении Меглина. Все они делают несколько шагов к решетке. Среди них – Андриевич. На месте одного его глаза – повязка, второй словно подернут белой пленкой. Ближе всех к решетке подходит Чингачгук. Он видит Меглина. Оценивает наручники на его руках. Охрану. Не может поверить. Радостное возбуждение в глазах. Улыбка.
– Меглин!.. Здорово!.. Соседями будем, Меглин!.. Выходи погулять!
Меглин не реагирует. Но Чингачгука слышит мальчик, идущий рядом. Он оглядывается, замирает, очень напуган, чуть отстал от процессии – а теперь припустил следом за Меглиным. Меглина заводят в камеру. Узкая клеть с кроватью, парашей и табуретом.
– Лицом к стене.
Меглин становится лицом к стене. Охранник закрывает дверь снаружи, открывает небольшое окошко в ней.
– Руки.
Меглин подходит к двери, становится спиной, выставляет руки, насколько может. Охранник снаружи снимает наручники через окошко и закрывает его. Меглин остается один в камере. Садится на табурет посреди комнаты. Мальчик начинает прыгать на железной кровати.
– Че теперь делать будешь?.. Меглин?..
– Ничего.
– А. Понятно. Умрешь. Ради нее. Ну круто, че… А знаешь, в чем прикол?
– Нет.
– Ты его ребенка спасаешь. А на меня тебе пофиг. Ты обо мне подумал?.. Меглин?!
У Меглина трясется рука. Дергается щека от тика. Чтобы обуздать руку, он сжимает ее второй, прижимает к телу.
– Слышь, Меглин. Ты же тут это… коньки двинешь!
– Ну хорошо же…
Есеня оставляет машину у дороги. В ста метрах, у наполовину сгоревшей скирды, ее ждут Каховский и Широков. Она направляется к ним по грязи и размокшей земле. Идти тяжело, на кроссовки вмиг налипает грязь, ноги становятся тяжелыми, да к тому же скользят. Широков и Каховский ждут, ни один не делает попытки помочь. Когда она подходит, Широков скептически оценивает ее кроссовки, полностью покрытые грязью теперь.
– Стеклова, Следственный комитет…
– Что ж вы. Не переобулись. Знали же, куда ехали…
– Тело здесь обнаружили?
– Точно так. Вот здесь…
Показывает рукой.
– Почему решили, что убийство? А не несчастный случай?
– Так, а… вам не сказали, что ли? Нам свидетель позвонил. В дежурную часть. Щас…
Каховский возится с телефоном, включает запись. Говорит мужчина, качество записи среднее, приходится вслушиваться.
– Слушайте меня!.. Где поворот на Заимовку, после указателя – поле, с правой стороны от дороги… Так вот, метрах в ста от грунтовки скирду подожгли, человек там в ней.
– Какой человек?
– Я откуда знаю, приезжай, спроси!.. Он не сам сгорел, подожгли его, слышишь?..
– Кто поджег?.. Опишите его.
– Обычный мужик, здоровый такой!
– Представьтесь, пожалуйста, с кем я говорю?
– Сожгли его, понятно?.. Спецом привезли – и сожгли! Короче, записывайте, повторять не буду – машина типа «Газель», я не разглядел сдалека. Он его подвез, выгрузил, облил чем-то и поджег, ясно?
– Имя назовите свое… – Гудки.
Каховский аж светится, глядя, какое впечатление это произвело на Есеню.
– Но это не главное. Есть тут еще кое-что. Позабористее.
– Вся внимание.
Широков кивает Каховскому, которому не терпится выложить все козыри.
– Труп был обожжен. Так?.. Сильно. Убийца предварительно его облил бензином.
– Это я уже слышала…
– Но причина смерти – другая!.. Никогда не догадаетесь! – Каховский упивается своей значимостью.
Широков смотрит на него, как на идиота.
– У нас здесь викторина, что ли? – Каховский, поймав его взгляд, старается вести себя серьезнее.
Подает Есене листок из папки. Она вчитывается. А он, едва ли не с радостью, ждет ее реакции. И она не заставляет себя ждать – Есеня хмурится.
