Это напоминало об Андрее.
Я распахнула окно, впуская летний воздух и шум с улицы, и вышла на балкон. Мои вещи валялись, где попало: в ящиках, на полу, в пакетах… Многое исчезло. Из любимой клетчатой рубашки, на которую я рассчитывала, сделали тряпку.
— Гаденыш, — пробормотала я, неловко опустилась на колени и начала запихивать уцелевшие вещи в подобранный пакет.
Даже претензии не предъявишь — слишком долго не забирала. Он вообще мог все выбросить.
Прежде чем уйти, я присела на кровать передохнуть. Беременность сделала меня слабее. Я начала быстрее выдыхаться, больше спать и вообще беречь себя. Что же будет, когда подрастет живот и я стану неповоротливой? Но ведь мама справлялась… Жаль, ее нет рядом, чтобы рассказать, как… Я попила воды и достала блокнот, полистать страницы с рисунками.
Сюда долетал гомон и смех из зала.
Я поймала себя на мысли, что не жалею, что я здесь, а моя старая компания там. У нас разная жизнь и разные интересы.
На последнем рисунке я задержалась и включила телефон, чтобы сравнить с фото.
Какие красивые у него были глаза…
Я так старалась передать их выражение и надо же — удалось.
Меня насторожил выкрик из коридора.
Я подняла голову, прислушиваясь: смех из зала стих, идет тревожный разговор у дверей. Кто-то еще пришел? Мне пора. Сунув блокнот подмышку, я взяла пакет и вышла из комнаты, на ходу роясь в сумке в поисках карточки — поэтому не сразу заметила, что происходит и кто пришел.
— Куда собралась?
Я подняла глаза.
У дверей толпились мужчины в черном. Я остановилась, настороженно наблюдая за ними. Трое незнакомых и один из клуба. У меня руки задрожали — я узнала его. Не Макс, и не хозяин, но из тех, кто держал нас с Витой в комнате без окон.
Один из них направился ко мне.
— В комнату пошла!
Я попятилась.
— Не трогайте меня, — у меня задрожал голос.
Нас разгоняли по комнатам, чтобы разобраться с Валерой и остальными парнями. Вита говорила, что их «доят». Он гнал меня обратно в комнату с балконом.
— Я вызову…
Я не закончила угрозу — он втолкнул меня в комнату.
— Телефон сюда давай! — зарычал он, силой вырвал трубку и врезал мне тыльной стороной ладони.
Просто отмахнулся, но показалось, что в меня врезался поезд.
Перед глазами потемнело, и я повалилась на кровать со сдавленным мычанием. Футболка обтянула живот, и бандит уставился на него.
— Ты че, беременная? — он резко шмыгнул носом.
Я испуганно подняла голову. В глубине скулы горела боль. Прикрыла место ладонью и ощутила влагу: он рассадил мне кожу кольцом. Голова плыла, я испуганно дышала, прислушиваясь к ощущениям в животе — даже шевельнуться боялась. Живот тянуло от страха.
Вдруг снова ударит…
— Не трогайте меня, — расхныкалась я и накрыла живот ладонью, словно это спасет. — Пожалуйста, я в положении…
— Это что за хрень? — он огляделся.
Когда я упала, вещи вывалились из рук. Вокруг валялись страницы из моего блокнота. Он подобрал несколько, грубо бросил и посмотрел на экран телефона.
— Это что за хрень? Кто это рисовал?
Я с трудом разлепила губы.
— Я, — язык еле слушался.
— Пацаны, зайдите, — крикнул он в коридор. — Шеф!
Живот ныл — я лежала в неудобном положении. Поерзала и робко села, поглаживая живот, чтобы скорее успокоился и расслабился. В лице пульсировала тупая боль, моральное состояние на нуле…
К нам вошел главарь. Я неосознанно втянула голову в плечи, меня пробрала дрожь.
Он заметил, что я обнимаю живот, затем уставился на кровавую ссадину на лице.
— Ты ее ударил? — ему это не нравилось.
— Смотрите. Говорит, она рисовала. И вот еще… — он встревоженно показал фото, где мы с Андреем вместе, затем рисунок.
Тот поворачивает телефон экраном ко мне.
— Это кто?
Снимок тот самый: Андрей лежит на спине, забросив руку за голову, и смотрит с бесконечной жестокостью во взгляде. Без ненависти или презрения. Равнодушная жестокость и пустота. Я поразилась, как точно поймала и сумела передать выражение глаз. Но он ведь не моим талантом поражен?
— Это мой парень, — неуверенно пробормотала я. — Андрей.
— Ты встречаешься с Андреем Ремисовым? — спросил он, изумленно подавившись воздухом, и снова уставился на живот.
Я не знаю, какая у него фамилия.
Они обмениваются паническими взглядами: что делать? — кричат их глаза. Особенно перепуган тот, кто мне врезал. Аккуратно закрыв блокнот, главарь положил его на комод.
— Простите за беспокойство, — тон поменялся, со мной говорит не бандит, а вежливый клерк. — Мы не знали, что вы девушка Ремисова. Нас ввели в заблуждение. Так все, выходим.
Из кармана он достал пачку долларов, отсчитал половину, затем понял, что делает что-то не то, и положил всю стопку поверх блокнота.
— Простите нас еще раз. Это компенсация. Прошу прощения.
Я закрыла лицо руками. В ушах нарастал звон, а скула ныла так, что жить не хотелось.
— Ты специально навел нас на женщину Ремисова? — услышала я из коридора, опустила руки и устало прислушалась.
Это вопрос к тому, кто привел их сюда — к тому охраннику из клуба.
Мне все равно.
Даже если его там убьют, для меня самое главное, чтобы живот, наконец, расслабился, и я перестала волноваться. Я глубоко вдохнула и выдохнула, подтащила к себе сумку и достала бутылку.
Андрей меня так успокаивал — поил водой, когда у меня была истерика.
Это помогает.
Андрей Ремисов… Так его зовут.
Пока парней били в коридоре за подставу, и сильно — кулаками в живот, я взяла телефон. «Андрей Ремисов» напечатала в строке поисковика. Тут же выскочили несколько разных фото. Это он… Я сравнила снимки. На одном в военной форме. Молодой, без шрамов. Улыбка на чувственных губах, веселый взгляд. Второй снимок сделан в современное время. Этот снимок поразил меня. Я смотрю, и смотрю на него, пока парней бьют за дверью…
Этот первый, армейский, и последний, как небо и земля.
Понемногу я успокаиваюсь: прохладная вода делает свое дело, если пить мелкими глотками, дышать старалась ровно, хотя это трудно. Я впервые вижу его не на своих фото.
Он другой: и дело не в возрасте. Просто другой человек. Я заметила мельчайшие изменения. На более старом снимке он не улыбался. Лицо асимметричное, линия рта прямая, ничего не выражающая. И глаза уже такие, какими я их запомнила. Нечеловеческие. Насквозь проболевшие жизнью. Черные, нездешние. На лице шрамы. В шоке я еще раз сравнила снимки, пытаясь понять, что произошло в период между ними. На первом — ему лет двадцать. Второй снимок выглядел поздним: сделали два-три года назад.
