— Привет, — он окинул меня взглядом. — Спать собралась?
Он прошел к окну, пока я скованно закутывалась в халат. Прищурился в сумерки. Вид за три недели я выучила до мелочей. Задний двор, забор, лес. Когда не спалось, я смотрела туда ночью. В лунном свете деревья выглядели красиво.
Он изучил пейзаж и по-хозяйски прошелся по комнате. Я смотрела в пол и ждала продолжения. И что ему надо?
— Поговори с Ремисовым, — велел он, набрал номер и подал телефон.
Длинные гудки. Я ждала минут пять, пока Власов не забрал телефон обратно. Почему не ответил? Исчез на три недели, не отвечает сейчас…
— Откуда ты его знаешь?
Я уставилась на Власова. Он серьезно? Нет, этот мужчина с седыми висками не шутил. Под глазами мрачные тени, словно его мучила бессонница.
— Познакомилась в клубе… Весной.
— Я знаю когда. В каких отношениях?
— Ну, — я растерянно опустила взгляд. — Я была его любовницей, забеременела…
— Что потом? В первый раз мои люди нашли тебя на левой квартире. Как ты там оказалась?
Он о той, первой попытке похищения… Я не понимала, почему он расспрашивает. Случилось что-то, чего я не знаю, и это связано с Андреем. От волнения у меня задрожали губы… Но он жив. Я знаю — чувствую, иначе Власов вел бы себя иначе.
— Слушай ты, — вдруг разозлился он, словно сдали нервы, и подошел вплотную. — Я хочу услышать правду. Ты кто такая, сучка?!
Неожиданно он вытащил пистолет из-под полы, и направил мне в лоб.
— О чем вы?! — резко захлебнулась я слезами.
Не могла уклониться с траекторией выстрела — живот не дал. Сделал меня неповоротливой и уязвимой. Все, что я могла: неподвижно сидеть, зажмурившись. По щекам хлынули слезы.
— Правду!
— Я его бросила, — давясь слезами, начала я. — Залетела почти сразу, и он потребовал аборт! Я ушла, чтобы не делать! Жила отдельно, где меня нашли!.. Пожалуйста, не стреляйте…
— Ты не была нужна Ремисову, пока он не узнал, что тебя ищут? Все верно?
Я бы хотела сказать — нет.
Но ведь так и есть.
Андрей не вспоминал обо мне. Появился, когда меня хотели похитить. И нас ничего не связывает, кроме ребенка в моем чреве. Он сказал сразу: между нами ничего нет.
— Да, — выдохнула я.
Власов опустил оружие. Пальцы сдавили рукоятку до белизны костяшек.
— Мразь, — ровно и сдержанно сказал он, и красиво рассмеялся. — Если он меня кинул, я тебя пристрелю, поняла?
Я испуганно наблюдала за ним, трогая бабочку на браслете. В ней пыталась черпать поддержку.
— Он почти месяц не выходит на связь. Если этого не произойдет до завтра, я тебя прикончу.
— Послушайте, — я умоляюще схватила его за рукав. — Что-то случилось!.. Он бы не…
— Он тебя кинул, — бросил Власов. — Мои камни показались ему предпочтительнее. Он забрал их, свалил, а тебя бросил мне. Если я прав, тебе конец.
— Он бы так не поступил!
— Правда? — Власов вновь белозубо улыбнулся. — Значит, когда встретитесь в следующий раз, поблагодаришь его за отрезанный палец. Я приучу его держать слово.
Он направился к выходу, оставив меня рыдать на кровати.
— Подготовьте ее к записи, — велел он. — Галина, можете идти. На сегодня вы свободны.
Надзирательница удивленно заглянула в комнату, посмотрела, как я плачу. Раньше ее не отпускали на ночь. Но спорить с шефом не решилась и ушла одеваться.
В предобморочном состоянии я наблюдала, как охрана разложила на тумбе перевязочный материал, нож… На сердце стало холодно и безысходно. Живот окаменел.
— Что это… Что вы делаете? — я обернулась к Власову, который ждал в дверях.
Второй охранник встал передо мной и включил камеру на телефоне.
— Пиши обращение, — велел Роман, убирая пистолет в кобуру. — Умоляй его.
От страха я не смогла выдавить ни слова. Поняла, что происходит: они запишут мои мольбы, а затем на камеру отрежут палец, чтобы проучить врага за непослушание. От шока я потрясенно таращилась в объектив. Взгляд стал просящим, словно Андрей передо мной. Но он может не увидеть этой записи…
Я не верю, что он бросил меня.
Какими бы красноречивыми ни были камни — я видела, как аскетично он живет. Деньги для него не главное. С ним что-то случилось. А если он погиб или ранен, то я обречена. Я ощутила эту мощную связь между мужчиной и женщиной, решившими зачать ребенка. Я стала от него зависимой: от его решений, поступков. Ошибка Андрея будет стоить жизни нам троим.
— Не можешь говорить? — понял Власов и кивнул. — Ладно, заканчивай.
— Дай руку, — хладнокровно сказал охранник, а когда заныла, схватил за запястье и прижал к тумбе.
Не глядя в глаза, развернул пальцы, вжимая в поверхность так сильно, что заболели суставы. На толстом запястье сияли золотые часы, и лицо я узнала — это он караулил меня на террасе. Заливаясь слезами, я пыталась вырваться, но меня держали, как в тисках.
— Не надо, — завыла я. — Давайте я все скажу на камеру, он позвонит, не отрезайте!
Я сошла от страха с ума, когда представила, как массивным лезвием мне открамсывают мизинец.
— А где Егор? — вдруг спросил охранник, хмуро глядя в окно. — Он на воротах был.
Бугай, который держал меня руку, наклонился, глядя в темное окно.
— Шеф, отойдите назад! — первый поднес к губам рацию. — Егор! — отпустил тангенту и послушал эфир. — Егор, ты слышишь? Парни, кто слышит?
Власов тут же отступил вглубь коридора, чтобы его не достали через окно.
Охранник бдительно щурился в темноту.
Вдруг дернулся и лбом влетел в окно, будто его что-то толкнуло. На стекле расцвел алый цветок: так я увидела, когда на него вылетела кровь. Он отпустил мою руку и упал, размазав брызги, как в фильмах ужасов. Второй рухнул рядом.
Я толком ничего не поняла — не осознала из-за быстроты. Пялилась в ночной лес через испачканное красным окно. Оно осталось целым.
А потом догадалась обернуться.
Опасность пришла с другой стороны.
Стреляли не через окно, из коридора. Все происходило, как в замедленной съемке. Я так и осталась на кровати, прижав к груди неповрежденную руку. В первое мгновение я Андрея не узнала… Скорее по знакомому силуэту, легкой фигуре. Власов шарахнулся, хватаясь за оружие — не успел достать. Андрей был слишком близко: выбил оружие, заломил руку и сразу ударил в подмышку ножом.
Ногой отбросил оружие и отошел, наблюдая, как Власов корчится, пятясь. Согнувшись на раненый бок, он закрыл рану дрожащей рукой. Между ребер торчал нож, загнанный по рукоять. Власов трогал ее, словно не верил в это. Лицо стало диким, искаженным от боли, и больше не таким красивым.
