Он взглянул на Лену.
Она ела жадно, глядя в тарелку. Андрей запоминал исхудавшее лицо, усталые глаза с темными кругами, растрепанные волосы. Вместе недолго осталось. Он смирился — со всем, давно и заранее. И она тоже. Видно по спокойной обреченности.
Малышка завозилась, и он начал раскачиваться.
Горло болело — говорить больно.
Дочка расхныкалась, и Лена торопливо вскочила из-за стола.
— Дай мне, она голодная, — Лена размотала одеяльце и легла на кушетку, прикрывшись пальто.
Андрей пересел на стул.
Быстро звонка он не ждал. Как раньше часами мог сидеть на темной кухне, неподвижно, так сидел и здесь.
Здесь даже лучше.
Можно смотреть на них.
Сначала наблюдал, как она кормит дочь, затем обе задремали. Звонок от Каца раздался около полуночи. Лена спала, и он вышел в коридор, чтобы не будить трепом.
— Ну что?
— Я готов ее забрать, — в глуховатом голосе Каца Андрей сразу уловил какое-то «но». — Мои люди неподалеку, есть нюанс.
— Какой? — Андрей не удивился.
— Мы не вмешиваемся. Никакого криминала, свои проблемы решай сам. В столкновения мои люди вступать не будут.
— Просто забери девушку. Остальным займусь я.
— Когда?
Андрей закурил прямо в коридоре. Можно не скрываться, им скоро уходить. Дым, как больничные привидения, поплыли по темному коридору. Шелехова он так и не вычислил, на это потребуется время — найти, отвлечь. Дать людям Каца время подойти.
— Через сорок минут, — решил он. — Мне больше не звони. Забирайте их ровно через сорок, я объясню, где.
Он старался говорить тихо, но когда вернулся, Лена уже не спала.
Привстала, баюкая дочь, смотрела на него — в глазах спокойствие и где-то в глубине легкая тревога. Он молчал. Как ей сказать: пора прощаться? Оперся на косяк плечом и слова не смог выдавить.
Она по лицу все поняла.
Сначала оно осветилось надеждой — вдруг ошиблась, затем, когда он набросил пальто и забрал оружие, глаза погасли и стали грустными. Она ко всему готова. Что бы он ни сказал. Что бы ни сделал.
Так от этого мерзко стало.
От себя мерзко.
Ничего не смог ей дать, кроме дешевого браслета, который она носит, как драгоценный оберег. Она совсем молода. Повзрослеет, пройдет через испытания — в которых его не будет рядом, все осознает, поймет — и возненавидит его. Потому что бескорыстная любовь к таким, как он, сначала превращается в горечь, а затем в ненависть. Пустые надежды, боль, слезы. Вот и все наследство.
Все, что он может ей подарить — безопасность. Даже не подарить — косяки свои исправить. Вот это в его силах.
— Лен… — он сглотнул ком. — Мне пора.
Тошно.
Было бы честнее — не лгать. Он смотрел ей в глаза и не мог сказать правду, куда идет. Не мог сказать: я хочу еще. Не мог сказать: я должен ради вас сейчас уйти и больше мы не увидимся.
Трус.
— За вами скоро придут. О вас позаботятся, не волнуйся, — на стол он положил ключ от двери. — Ровно через сорок минут. Скажут, что пришли от Эмиля Каца. Больше никому не открывай.
Он говорил, а по щекам у нее текли слезы.
— У вас все будет хорошо, — чем больше говорит, тем сложнее дается.
Голос отказывает.
Ну что ж. Больше и сказать нечего.
Он свою дочь увидел, подержал на руках. А финал и так был известен. Андрей не хотел подходить, трогать малышку, целовать Лену — ну зачем, только душу рвать.
И понял — не сможет.
Не сможет уйти и забыть.
Подошел к кушетке и встал на колени, чтобы Лена дотянулась. Поцеловал взасос, не слишком умело, да и не стараясь — язык отнимался, а он хотел просто близости, ее вкуса во рту и тепла. Пальцы Лена запустила ему в волосы и целовала губы, колючий подбородок. Она была напряжена, как маленькая пружина. Ласки ее расслабили. Он отвернул край пальто, поцеловал дочь, неуклюже ткнувшись губами в горячую, пульсирующую макушку и поднялся.
— Андрей!.. — она резко втянула воздух носом, как от боли.
Ничего не добавила.
— Т-с-с, — он вновь наклонился, пальцами гладя ей щеки. — Не волнуйся за меня. Если больше не встретимся, никогда не волнуйся за меня, голубка. Со мной все будет хорошо.
Лена во все глаза смотрела на него. Тоскливые — если не сдохнет, защищая их, до конца жизни будут сниться. Пальцами провел по запястью, пожал ее кисть и скорее вышел, чтобы не видеть, как плачет.
Расставания — всегда больно. Особенно женщинам.
Особенно ей.
В память врезалось, как тихо она плачет, смирившись с разлукой, как воркует с ребенком. Мягкая, домашняя, нежная девочка. Не поверила, но смирилась. Она понимает, куда он идет, зачем. Знает, что человек он конченный — просто любит таким, как есть. Какой бы тварью не был, что бы ни творил — все равно.
За порогом Андрей вдохнул полной грудью морозный воздух, с кружащимися снежинками. Вкус свободы. Закурил, глотая горький дым — сигарет и своего прошлого.
Вот и все. Она тоже там, позади: Лена и его дочь.
Ветер задувал под не застегнутое пальто, ледяной ствол за поясом настроил на рабочий лад.
Нужно вычислить Шелехова.
Глава 46
Я была готова, что он уйдет.
Всю беременность знала, что это случится, но когда за Андреем закрылась дверь, ощутила себя брошенной. Уговаривала себя, что все хорошо. С тех пор как он силой забрал в свое логово и объяснил: нам по пути, пока ты не родишь, так и должно было случиться.
А теперь…
Не было надлома, только опустошение. Если бы муж бросил меня с ребенком на руках, это чувство было бы оправдано. А так я знала, что он не мой, время пройдет и меня покинут. Некого винить.
Но больно стало так сильно, словно он не просто ушел — бросил нас. Я без сил плакала, и целовала дочь.
— Анюта, — шептала я на ушко. — Анечка…
С ней я чувствовала себя уязвимой, испуганной, но не такой одинокой.
Он просил не волноваться, а я не могла. Молилась за него и ждала, когда меня заберут. У меня было время подготовиться к такому будущему морально, пока я была беременна, но это невозможно. С Андреем слово «стабильность» можно забыть. Я не знаю, как девушка со счастливым детством смогла полюбить такого, как он. Но мама, помоги ему.
Анюта дремала, пока я мысленно говорила ее отцу все, что не успела сказать лично.
За мной пришли через сорок минут.
Услышав стук, я инстинктивно притихла, как мышка.
