– Делов-то, – буркнул он. – Камень этот, на котором Петр скачет, в Лахте нашли.
Наконец, мрачное настроение Строганова окончательно улетучилось, и он снова стал самим собой. Мы как раз проходили Сенат, и Арсений вдруг заинтересовался домом графини Лаваль.
– Ничего себе домишко, – прищурился он, считая колонны на фасаде. – Десять, прикинь? Мне тут нравится. И речка близко. Вот, что значит удачно жениться. – последнюю фразу он произнес после того как добыл из интернета информацию про владельца палаццо. – Вот, послушай: Француз-эмигрант Лаваль был небогат, а женился на наследнице миллионов. Вот и дом построил…
– Кто тебе мешает жениться на дочери олигарха? – усмехнулся я.
– Если она такая же противная и мерзкая, как они все… – пробормотал он и помотал головой.
После Дворца бракосочетаний, уже не работавшего, мы миновали Благовещенский мост, оставшийся по правую руку. Здесь народу было поменьше. Арсений зачем-то сосчитал колонны в особняке Румянцева (он частенько считал даже светильники на эскалаторе в метро).
– Двенадцать! – радостно сообщил он и снова полез в интернет. – Слушай, а знаешь, чей дальше идет дом? Не поверишь! Стенбок Ферморов! Это те самые, у которых в Лахте Белый Замок был! Между прочим, мы проскочили поворот!
И нам пришлось возвращаться, чтобы свернуть на Галерную улицу.
– Я тут размышлял… – начал он, когда мы пошли в обратном направлении.
– Когда колонны считал?
– Нет, когда мимо Медного Петра шли. Так вот, мне представляется, что Петр напоминает шахматную доску…
– В каком смысле? – удивился я. – Он же не деревянный, а бронзовый.
– В смысле характера, личности… – туманно ответил этот философ. – В нем чередуются то черные клетки, то белые. Твой любимый Пушкин его зовет то деспотом, то великим человеком. Он и плохой, и хороший одновременно.
– Плохой хороший человек, – вставил я.
– Вот, доктор, можешь ты удачно сказать! Молодец! – неожиданно похвалил он меня.
А я вспомнил стихотворение одного своего приятеля-поэта и окрыленный строгановским комплиментом, прочитал:
«Я брёл вдоль берегов гранитных,
Любуясь «Кронверком» и шпилем,
Что были рядом неразлучно
С каких-то памятных времён.
Какою строгою палитрой
Нарисовали эти "были",
Где сталь волны и злато в тучах,
Где Пётр незримо, явь и сон.»
– Пушкин? – без особого интереса поинтересовался Арсений и, не дожидаясь ответа, сказал: – Я тебе скажу, что меня раздражает: Петр и ему подобные считают, что величие империи важнее трагедии маленьких людей. И обыкновенный человек обязан покоряться воле императора. С тех пор, как я стал рыцарем, я считаю своим долгом… Короче, не согласен я с ними! И я дал обет бороться с несправедливостью! – закончил свою пламенную речь сэр рыцарь Строганов. Интересно, он эти мысли в сети выловил?
Мы подошли ко входу в клуб с необычным названием «Vпадина». Собственно, ко входу было даже не подойти, поскольку толпы желающих «впасть» туда штурмовали крепкие двери. Мы как музыканты проникли во Vпадину с черного хода.
«Народ клубится по полной», – так нам сказал то ли хозяин клуба, то ли его управляющий. Нам пришлось разделиться. Меня отвели в дальний угол просторного полутемного зала, почти уже заполненного посетителями. Мне это место понравилось – не люблю быть на виду. Я уселся на маленький диванчик (сомнительной чистоты), заказал пиво и стал ждать. Так мне приказал Арсений, который пошел знакомиться с музыкантами, с которыми ему предстояло сыграть несколько песен. В клубе гремела музыка, если, конечно, электронные повторяющиеся ритмы техно можно так назвать. Я пожалел, что не прихватил беруши. Звуки заглушали голоса, а яркие вспышки заставляли щуриться. Народ отрывался, и даже меня пытались вовлечь в этот праздник: подходили чуть одетые девушки и тащили меня танцевать. Особенно старалась одна блондинка, наверно, симпатичная, если бы не тонны макияжа на лице.
– Ты чего сидишь? – кричала она мне в ухо. – Пошли, потрясемся! – и тянула меня за собой.
Мне совсем не хотелось ни трястись, ни танцевать, поэтому на очередной вопрос, почему я не иду с ней, я честно признался, что жду друга.
– А, ну понятно! Так бы сразу и сказал, а то ломаешься тут…
Так прошла вечность длиною в сорок минут, когда наконец объявили, что сегодня в качестве сюрприза выступит… Черный Довакин и товарищи.
Внешний вид Арсения вызвал бурю эмоций, причем самых разных. Подойдя к микрофону, он довольно противным голосом произнес:
– Чё-то вы тут под медляки зависаете? А ну, взбодримся!
Последние слова он проорал так, что микрофон зафонил. А зал взревел.
И Арсений изобразил на своей любимой гитаре нечто очень нервное, быстрое и громкое. А я обратил внимание, что неподалеку от моего места, в скрытом от всеобщего обозрения алькове сидит компания, преимущественно из мужчин, и возглавляет ее не кто иной, как Максим Сечкин. Я неожиданно узнал его, вспомнив фотографии на его страничке в Фейсбуке.
Арсений заводил зал, переходя от трэш метала к рэпу собственного сочинения. И вдруг, остановившись на середине какой-то композиции, он загробным голосом объявил:
– Metallica! The call of Ktulhu!
И заиграл довольно мрачную тему, подхваченную музыкантами, а потом и запел голосом, похожим на вокал Тома Уэйтса.
Я поразился реакции Максима Сечкина: услышав слово «Ктулху», он прикрикнул на своих друганов и стал внимательно слушать песню…
Арсений сыграл еще пару композиций по просьбе отдыхающих, но потом ушел со сцены, и в зале вновь зазвучали звуки техно.
Сечкин-младший вновь меня удивил: он встал, покачиваясь, пошел в сторону сцены и дождавшись, когда Арсений спустится в зал, подошел к нему и, вероятно, стал знакомиться, потому что вскоре Строганов оказался за столиком, где сидела компания Сечкина. Вот оно что! – подумал я. – Хитрый ход Строганова: Сечкин интересуется этой хренью по имени Ктулху и не мог не заинтересоваться человеком, поющим такую песнь. Ну что ж, ход удался. Я продолжил наблюдение. Занявшись наконец хоть каким-то делом, я перестал обращать внимание (и раздражаться) на мат, доносившийся от окружающих меня молодых людей.
Сечкин через какое-то время разогнал всю свою компанию. Не знаю, что он сказал своим друзьям, но через минуту он уже остался вдвоем с хитроумным Строгановым. Им приносили напитки, преимущественно виски, они пили и разговаривали. Так прошло еще полчаса. Вдруг Арсений поднялся и стал махать мне рукой, приглашая пересесть к ним.
Сечкин вблизи выглядел хуже, чем на фото и гораздо хуже, чем издалека. К тому же он был изрядно пьян. Арсений смыл с себя грим, однако оставив темные пятна на щеках, лбу и шее.
