Дракон ворвался в мой разум и поглотил меня, окружив своей сущностью. Он не пытался говорить со мной на языке людей, используя знакомые мне понятия; он вообще не обращался непосредственно ко мне, но из ослепительного потока его мыслей, ощущений и опыта я узнал о нем больше, чем мне самому хотелось. Когда дракон ушел из моего сознания, снова предоставив меня самому себе, я вдруг обнаружил, что лежу лицом вниз на ледяном полу в опасной близости от горячего котелка.
Одно короткое мгновение, в которое я разделил воспоминания Айсфира, показалось мне ярче и реальнее всей моей жизни. Он был, вне всякого сомнения, жив и в сознании, но погружен в самого себя. Он желал смерти. И прилетел сюда специально, в надежде встретить ее здесь.
Драконы очень живучи. Они могут умереть от болезни или ранений, полученных в сражении со своими сородичами, – и все. Сколько живет дракон, никто не знает. Айсфир был сильным и здоровым существом, и его ждала долгая жизнь. Но небеса опустели, в них больше не летали драконы, а змеи, которые должны были вернуться, чтобы пополнить их ряды, тоже исчезли.
Драконы и большинство их слуг, Элдерлингов, погибли, когда земля вздрогнула и раскололась и из пламени, и дыма, и ядовитых паров на свет появились горы. Взрыв был таким сильным, что он погубил все деревья и сжег траву.
Многие драконы и их служители умерли в первые дни катаклизма, сгорели или задохнулись в падающем с неба пепле. Другие не выдержали тягот последующих дней, потому что весна в тот год так и не наступила, а широкая и быстрая река превратилась в тонкий ручеек, из последних сил пробиравшийся к морю сквозь поля невесомого пепла. Многие животные, на которых охотились драконы, погибли, потому что поля покрывал толстый слой золы и застывшей лавы.
Это были тяжелые времена. Кое-кто из оставшихся в живых драконов твердил, что они должны покинуть земли своих предков. Некоторые так и поступили, но что с ними стало, неизвестно, потому что никто из них не вернулся. Сражения за пропитание ослабили многих и привели к смерти других, потому что драконы отчаянно бились за жалкую добычу, которая кое-где еще оставалась.
Прежде зеленые, наполненные жизнью земли покрывала ядовитая зола, сквозь которую пробивались лишь редкие ростки. Люди вымерли, и даже их сородичи Элдерлинги отдались в руки медленной смерти. Стада домашних животных последовали за своими хозяевами. Те немногие города, что не были засыпаны пеплом, опустели, дома рушились и постепенно рассыпались в прах.
Но даже и тогда никому и в голову не приходило, что это конец расы драконов. Люди и Элдерлинги, деревья и животные могли умереть и исчезнуть с лица земли, но драконы – никогда. В море еще осталось пять поколений змей. Значит, будет еще пять сезонов миграции, и будут новые коконы. Змеи превратятся в драконов, да и земля в конце концов излечится от ран. Так думал Айсфир.
Одно время года сменяло другое, он один гордо парил в небесах и продолжал верить в возвращение змей. Но никто не появился, чтобы сплести коконы. Он ждал их, часто пренебрегая пищей, из страха, что они придут и не обнаружат ни одного дракона, который помог бы им вылепить коконы из черного прибрежного песка и их собственной слюны, чтобы потом добавить в нее слюну и яд дракона и передать им воспоминания, уходящие в далекое прошлое, во времена, предшествовавшие его рождению. Без них молодняк пропадет. Только с его помощью они будут обладать общей памятью всех драконов, когда вылупятся из своих коконов в самые жаркие дни лета.
Но змеи так и не появились. А когда Айсфир понял, что он ждет их напрасно, что они не вернутся, когда наконец осознал, что остался единственным представителем своего рода, он задумался о собственном конце. Он не хотел, чтобы его смерть была жалкой, не хотел покинуть мир, став жертвой голода или ран, полученных на охоте, чтобы потом его пожрали низшие существа. Нет. Айсфир решил, что он сам выберет час и место своей смерти и уйдет так, чтобы его тело осталось в целости и сохранности.
И потому он прилетел на Аслевджал. Я увидел остров его глазами – маленький клочок земли, почти полностью погребенный подо льдом. Я почувствовал его разочарование, но не понял причины. Возможно, тогда море было ниже или зимы холоднее, поскольку вода, окружавшая остров, замерзла и он скорее чувствовал, чем видел, море подо льдом. Он облетел остров, раскрашенный только двумя красками – черной и белой, – но не смог найти того, что искал. В конце концов ему пришлось удовлетвориться трещиной во льду, куда он с трудом протиснулся и где отдался в руки сна, зная, что для него от сна в ледяной могиле до смерти всего один шаг.
Но тело всегда выбирает жизнь. Его нельзя убедить доводами рассудка или порывами чувств. Айсфир перешел от жизни к существованию, но не мог покинуть свое тело. Как он ни старался, то и дело наступали моменты, когда он вдруг начинал чувствовать холод и голод. Наступающий со всех сторон лед сжимал его тело, но не мог убить. Айсфир не мог победить самого себя.
Он очень хотел умереть. Ему снились сны о смерти. Снова и снова он погружался в смерть, но в следующее мгновение его предательское тело делало новый вдох, заставляя глупое сердце биться. Иногда приходили люди и вились вокруг него, точно мухи около умирающего оленя. Одни пытались проникнуть к нему в сознание, другие – пронзить плоть. Все их попытки ничего не стоили – они даже не могли помочь ему умереть.
Я вздохнул и вдруг понял, что уже не помню, когда делал это в прошлый раз. У меня было ощущение, будто кто-то открыл ставни на окне таверны, чтобы показать мне, что делается внутри, а потом резко захлопнул их. От того, что мне удалось узнать про драконов, у меня кружилась голова. На несколько мгновений Айсфир сумел поглотить меня настолько, что мне казалось, будто я стал им. Я лежал на полу, окутанный ощущением сознания существа, попавшего в ледяную темницу.
Я с радостью ухватился за его стремление к смерти. Значит, убив его, я совершу акт милосердия. Я медленно встал на колени и застонал, когда невольно оперся на больную руку. Заглянув в котелок, где горел огонь, я подполз к нему поближе, чтобы раздуть его, и увидел красные глаза углей. Я добавил еще несколько щепок и осторожно подготовил место для кувшина с порошком.
Я тоже когда-то призывал смерть – в те страшные дни, когда находился во власти Регала. Измученный, замерзший, одинокий и голодный, тогда я бы с радостью принял любую погибель – только бы она была быстрой. Я пришел сюда, чтобы убить дракона, и знал, что несу милосердие. Значит, у меня нет никаких причин колебаться. Взяв в руки кувшин со смесью, я палочкой разворошил угли. Скорее всего, Айсфир уже так ослабел, что, даже если мы его выпустим, он не сможет выжить.
Конечно, если бы я умер в подземелье Регала, тогда Кетриккен, скорее всего, никогда не нашла бы Верити и каменные драконы не встали бы на защиту Шести Герцогств. Нет. Я придаю своей особе слишком большое значение. Она отправилась бы одна на поиски своего короля. Но смогла бы она разбудить драконов, если бы Ночной Волк и я не были с ней рядом? Если бы мы не сопровождали ее, если бы Ночной Волк не добывал для нее пропитание, сумела бы она добиться успеха? Осталась бы в живых Кеттл, чтобы помочь Верити вырезать его дракона? Может быть, Шут прав и судьба целого мира зависит от действий отдельных людей, которые те совершают каждый день?
