Запросто – ведь именно так я всегда прятался от собственных мыслей. И я наполнил флягу холодной чистой водой из ручья. Перенес ветки из погребального костра и развел огонь. Когда пламя стало достаточно жарким, я подвесил тушку одного кролика жариться на вертеле, а другого положил в котелок, залил водой и поставил вариться. Собрал сброшенную на землю зимнюю одежду, почистил ее от грязи и развесил на кустах. Во время уборки я нашел Петушиную корону, которую Шут отбросил в сторону. Я принес ее и положил у входа в шатер. Потом спустился к ручью и тщательно вымылся при помощи хвоща, а затем завязал волосы в воинский хвост. Впрочем, я не чувствовал себя воином. Быть может, мне было бы легче, если бы я убил Бледную Женщину. И принес ее голову Шуту.
Не думаю, что это помогло бы, да и едва ли я был на такое способен. Я поставил суп из кролика остывать, а сам поел жареного мяса. Ничто не может сравниться со свежим мясом на очень голодный желудок. Оно было сочным и питательным. Я ел, как волк, наслаждаясь моментом и ощущением насыщения. Наконец я бросил последнюю обглоданную кость в огонь и принялся размышлять о предстоящем вечере. Взяв котелок с супом, я вернулся в шатер. Шут проснулся. Он лежал на животе и смотрел в угол. Длинная полоса солнечного света проникла внутрь шатра, осветив его. Я знал, что Шут не спит. Наша возобновленная связь через Скилл сразу же сообщила мне об этом. Мне удалось заблокировать большую часть боли, которую он ощущал. Однако закрыться от его гнева было труднее.
– Я принес тебе поесть, – сказал я.
После долгой паузы я стал настаивать:
– Любимый, тебе необходимо поесть. И напиться. Я принес свежей воды.
Я ждал.
– Если хочешь, могу заварить для тебя чай.
Немного погодя я налил в чашку бульон.
– Выпей это, и я больше не буду тебя тревожить. Но только в том случае, если ты выпьешь бульон.
В сумерках запели цикады.
– Любимый, я не шучу. Я не оставлю тебя в покое до тех пор, пока ты не выпьешь это.
Он заговорил. Его голос был холодным, и он не смотрел на меня.
– Ты мог бы так меня не называть?
– Любимый? – удивленно спросил я.
Он поморщился.
– Да. Так.
Я сидел на корточках, держа в руках котелок с остывшим бульоном.
– Как хочешь, Шут, – холодно ответил я после долгого молчания. – Но я оставлю тебя в покое только после того, как ты все выпьешь.
Он повернул голову в сумраке палатки и едва заметно кивнул, протягивая руку к чашке.
– Она насмехалась надо мной, называя этим именем, – тихо сказал он.
– Ах вот оно что.
Он неловко взял чашку, стараясь уберечь изувеченные пальцы. Ему пришлось опереться на локти, и он задрожал от боли и напряжения. Мне хотелось ему помочь, но я знал, что не должен этого делать. Он выпил бульон двумя большими глотками, а потом протянул мне чашку дрожащей рукой. Я взял ее, а Шут вновь опустился на живот. Когда он увидел, что я все еще сижу рядом, то устало заметил:
– Я выпил бульон.
Я взял котелок и чашку и вышел их шатра в темноту. Добавив воды в котелок, я вновь поставил его на огонь. Пусть покипит до утра. Я сидел и смотрел в огонь, думая о том, о чем давно старался не вспоминать. Думал и грыз ногти. Увлекшись, я сделал себе больно. Состроив гримасу, я тряхнул головой и посмотрел в темноту ночи. И мне удалось на время превратиться в волка. Став волком, я не чувствовал себя униженным и оскорбленным. Став волком, я сохранил достоинство и способность управлять своей жизнью. А Шуту было некуда деваться.
У меня был Баррич и его спокойная уверенность в себе, так хорошо мне знакомая. Я имел возможность побыть в одиночестве – и у меня был волк. Я подумал о Ночном Волке, встал и отправился на охоту.
Но на сей раз мне не сопутствовала удача. Я вернулся в лагерь после восхода, без мяса, но с рубашкой, полной спелых слив. Шут исчез. На костре стоял котелок, в котором кипятилась вода для чая. Я не стал звать его, а просто сидел и ждал возле огня, пока не увидел, как он поднимается по тропинке от ручья. На Шуте был балахон Элдерлингов, мокрые волосы падали на плечи. Он шел неловкой, неуверенной походкой, опустив плечи. Я заставил себя оставаться на месте. Наконец он подошел к костру, и я сказал:
– Мне удалось найти сливы.
Он взял одну и надкусил.
– Сладкая, – сказал Шут, словно это его удивило.
А потом осторожно, точно старик, он присел на землю. Я видел, как он провел языком по щеке, и поморщился вместе с ним, когда язык наткнулся на дырку от выбитого зуба.
– Расскажи мне обо всем, что произошло, – попросил он.
Я так и сделал. Начал я с того, как стражники Бледной Женщины выбросили меня в снег, и продолжал рассказ так подробно, словно рядом сидел Чейд и, кивая, слушал мой доклад. Когда я заговорил о драконах, на лице Шута появилось новое выражение, а плечи выпрямились. Я ощутил, как усиливается наша связь через Скилл, когда он потянулся к моему сердцу, чтобы получить подтверждение истинности того, что слышит, словно одних слов ему было недостаточно. Я охотно открылся перед ним, позволив пережить вместе со мной тот день. Когда я рассказал ему, что Айсфир и Тинталья совокупились в полете, а потом исчезли, из его груди вырвалось глухое рыдание. Однако его глаза оставались сухими, когда он недоуменно спросил:
– Значит… мы победили? Она потерпела поражение. И в небесах нашего мира вновь появятся драконы.
– Конечно, – сказал я и тут только сообразил, что он не мог этого знать. – Мы живем в нашем будущем. И движемся по той дороге, которую выбрал ты.
Едва сдержав рыдание, он с трудом встал и сделал несколько медленных шагов. Затем повернулся ко мне, и в его глазах сверкнули слезы.
– Но… я здесь слеп. Я никогда не видел такого варианта будущего. Всегда, в каждом видении, если мы побеждали, ценой победы была моя смерть. Я всякий раз умирал.
Он склонил голову и спросил:
– Я ведь умер?
– Умер, – спокойно подтвердил я, но мне не удалось сдержать улыбку. – Но я ведь говорил тебе в Баккипе: я Изменяющий. Я могу изменить будущее.
Он стоял совершенно неподвижно, а потом на его лице появилось понимание – нечто похожее происходило с каменным драконом, когда тот пробудился. Жизнь наполняла Шута. Он задрожал, и на сей раз я без колебаний протянул руку и помог ему сесть.
– Остальное, – потребовал он. – Расскажи мне остальное.
И я рассказывал. Мы ели сливы, пили чай, а потом принялись за вареного кролика. Я поведал ему все, что знал о Черном Человеке, и Шут слушал меня, вытаращив от удивления глаза. Потом я стал говорить о том, как искал его тело и где я его нашел. Он отвернулся от меня, и я ощутил, как слабеет наша связь, словно он хотел спрятаться от меня. Тем не менее я не стал скрывать подробности своей встречи с Бледной Женщиной. Он растирал руки, а когда я закончил, спросил:
