— Ты хотел, чтобы меня вырвало на глазах у всех кадетов. Чтобы унизить меня, сделав всеобщим посмешищем. — В голосе Колдера чувствовалось такое напряжение, что я даже немного его пожалел.
Мальчишка ужасно хотел, чтобы Трист оказался невиновным. Между тем Трист сделал вид, будто обижен.
— Колдер, я уже говорил тебе об этом раньше. Никогда прежде я не видел, чтобы кому-то становилось плохо от маленького кусочка табака. Там, откуда я родом, даже дети жуют табак и получают от этого удовольствие. Больше того, я не раз слышал, что это полезно в медицинских целях. Однажды я видел, как моя мать давала табак моей маленькой сестре. От колик.
Мне показалось, что Трист сделал едва заметный знак Орону. Рыжеволосый кадет тут же встрял в разговор.
— Я тоже ничего не понимаю, — заявил он. — Я сам жую табак с восьми лет и никогда не испытывал никаких неприятных ощущений.
— А кадет Джарис сказал, что всякому, кто в первый раз жует табак, становится плохо. Он сказал, ты специально подсунул мне табак, чтобы меня вырвало. И добавил, что мне не следует дружить с сыновьями новых аристократов, поскольку все они только и хотят надо мной посмеяться. — Колдер изо всех сил старался говорить спокойно.
Он стоял в наступившей тишине, раздираемый противоречивыми чувствами. Я видел, что мальчишка боится потерять Триста, лишиться его дружбы. Мне стало жаль Колдера, такого юного и одинокого, однако я испытал удовлетворение. Я не сомневался, что сынок полковника имел отношение к нападению на Тайбера и Горда. Он был предателем, а как говорится в Писании, предатели заслуживают только предательства. Трист беспомощно развел руками.
— Что я могу тебе сказать, Колдер? Я не стану плохо говорить о кадете, будущем офицере каваллы, поэтому мне трудно объяснить, с какой стати другие готовы лгать и клеветать, чтобы ты мне не доверял. Могу лишь со всей искренностью заверить: я сожалею, что тебе стало плохо от табака, которым я с тобой поделился. Вот тебе моя рука. — И с этими словами золотоволосый кадет шагнул вперед.
Колдер выглядел так, словно солнце взошло только для него. Он торопливо шагнул навстречу и пожал руку Триста, а Спинк с отвращением пробормотал:
— И пусть добрый бог будет тому свидетель.
Это присловье, как однажды сказал мой отец, может быть и благословением, и проклятием, ведь не многие из нас просят доброго бога стать свидетелем того, что мы делаем каждый день. Я не уверен, слышал ли Колдер слова Спинка, но он повернулся к нему и с волчьей ухмылкой напомнил:
— Мой отец не любит, когда его заставляют ждать!
Я видел, что Спинк с трудом сдерживается, чтобы не поставить мальчишку на место. Но в конце концов он молча встал, собрал книги и привел свое рабочее место в порядок.
— Странно, что командир в своем кабинете в такое позднее время, — заметил я, и на лице Колдера появилось торжествующее выражение.
— А где же еще ему встречаться с кадетом, если речь идет о вопросах дисциплины?
— Дисциплины? — На лице Спинка появилась тревога — и у него были на то все основания.
Когда кадета в столь неурочный час вызывают в кабинет начальника Академии в связи с вопросами, касающимися дисциплины, хорошего ждать не приходится. Речь, скорее всего, пойдет либо о временном отстранении от учебы, либо вовсе об исключении.
Колдер сладенько улыбнулся.
— Конечно, мне неизвестно, о чем собирается побеседовать с тобой отец, — заявил он, всем своим видом показывая, что это не так. Он выглянул в окно. — Но я бы советовал тебе поторопиться.
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — вызвался я. Любопытство мешалось с плохими предчувствиями.
— Он может подержать тебя за руку, — хитро заметил Колдер.
— Я скоро вернусь, — бросил Спинк, смерив Колдера колючим взглядом.
Он сходил за шинелью и быстро вышел на лестницу.
— Он успел закончить задание по математике? — негромко спросил у меня Горд.
Теперь Спинк понимал теорию не хуже других кадетов, но вычислительные ошибки мешали ему получать приличные отметки.
— Не знаю, — качнул головой я.
— В Пятый день у нас будет очередная серия тестов, — заметил Горд, и я застонал, поскольку старался не вспоминать лишний раз о грядущих неприятностях.
Нам предстояло писать довольно сложные работы по всем предметам, а их результаты заносились в личное дело каждого кадета. До сих пор у нас была только одна серия таких тестов. Мои результаты оказались несколько хуже, чем я рассчитывал, — впрочем, такая же участь постигла и остальных кадетов. На сей раз я собирался получить более высокие отметки.
— Ну, нам ничего не остается, как стараться изо всех сил, — философски заметил я, вновь открывая учебник по математике.
— Да уж, вам, сыновьям новых аристократов, нужно написать эти тесты получше! — вмешался Колдер.
Я даже успел забыть, что он все еще здесь.
— А мы так и собираемся поступить, — кротко ответствовал Горд.
— Почему же нам нужно особенно постараться? — неожиданно поинтересовался Трист.
Мальчик улыбнулся золотоволосому кадету.
— Этого никто не должен знать, — заговорщицким тоном проговорил он и оглядел комнату для занятий.
Взгляды всего нашего дозора обратились на Колдера. Даже Калеб оторвался от чтения очередной дешевой книжонки. Мальчишка облизнул тонкие губы, довольный всеобщим вниманием, и добавил, почти переходя на шепот:
— Будущее очень многих зависит от отметок за первое полугодие.
— Начальник Академии намерен кого-то исключить? — прямо спросил Рори.
Колдер приподнял одну бровь.
— Возможно. Но я вам ничего не говорил. — И с этими словами он повернулся, чтобы уйти.
Орон и Рори с отчаянной надеждой посмотрели на своего вожака.
— Подожди, Колдер! — Трист вскочил на ноги. — Я как раз собирался пойти прогуляться. Давай я тебя немного, провожу.
— Как хочешь, — с самодовольным видом протянул Колдер и подождал, пока к нему присоединится Трист.
После того как стихли их шаги на лестнице, Рори сказал:
— Мне это не нравится. Но я ведь предупреждал вас об исключениях и раньше, пересказав все, что слышал от кузена. В тот год, когда он поступил в Академию, у них получился очень большой курс. И начальник исключил трех человек. Он выбрал какой-то тест, не дав никому подготовиться заранее, и тех, кто не сумел набрать определенное количество баллов, выгнали.
— Это жестоко, — ахнул Орон, а остальные мрачно кивнули.
— Верно. Но командир сказал, что это так же честно, как засада — те, кто всегда настороже и готов к любым неожиданностям, выживают, а остальные погибают.
Я вдруг вспомнил о камнях сержанта Дюрила. Мне совсем не нравилась идея неожиданного исключения, но начальник Академии был прав. В некотором смысле это честно — во время сражения никто не станет предупреждать тебя об опасности. Я нахмурился. Мне так и не удалось отыскать камень, хранившийся на полке. Мелочь, но меня это раздражало.
