Но настроение у Спинка становилось с каждой секундой все хуже.
— Я попробую. Но я не в силах не думать об Эпини, не могу забыть, что я виноват в ее несчастьях. А теперь я ставлю под угрозу судьбу каждого из вас. — Он встал. — Пожалуй, будет лучше для всех, если я немедленно покину Академию. Тогда вы не пострадаете, если мои оценки окажутся недостаточно высокими.
— Спинк, не будь идиотом!
— Слишком поздно. Я вел себя как идиот, нет, гораздо хуже. Полковник сказал, что я полон недостатков, которые он и ожидал увидеть в сыновьях новой аристократии. Что мое поведение гораздо больше подходит для обычного пехотинца, чем для офицера каваллы. И теперь он получил доказательства, что король, возвысив сыновей-солдат, нарушил волю доброго бога.
— Он так и сказал? — Я пришел в ярость.
Тут я заметил, что мои чувства разделяют оба наших соседа по комнате. Нейтред сел на своей койке. Корт, по всей видимости, тоже не спал.
— Да, так и сказал. И еще много других отвратительных вещей.
Из темноты послышался яростный шепот Нейтреда:
— Если ты сейчас уйдешь, то это будет равносильно признанию вины. А если провалишь тест, то подтвердишь мнение полковника относительно сыновей новой аристократии, что мы годимся только для пехоты, но никак не для офицерского чина в кавалле. Спинк, ты не смеешь так поступать. Ради памяти твоего отца ты должен доказать, что Стит ошибается. Не уходи. Сдай этот проклятый тест. Сделай все, чтобы написать его успешно. И разреши Невару помочь тебе поскорее снять с тебя все подозрения. Пусть он все расскажет своему дяде. Я не слышал от тебя ни одного неуважительного слова об Эпини. Ее честь никоим образом не пострадала. Ты обязан сражаться, чтобы вернуть ей и себе доброе имя. А если ты сейчас сбежишь, все подумают, что ты не только подлец, но еще и трус.
Я безмолвно благословил Нейтреда. Он нашел лучший способ заставить моего друга проявить мужество. То, что Спинк не стал бы делать ради себя, он сделает ради чести отца и любимой девушки. Мне казалось, что я слышу, как он размышляет. Спинк подошел к своей койке и быстро разделся в темноте. И в тот момент, когда я уже начал засыпать с мыслью, что мой друг все-таки сдался, я услышал его тихий голос:
— Я попытаюсь. Попытаюсь.
ГЛАВА 19
ВМЕШАТЕЛЬСТВО
Оставалось всего три дня до теста, по результатам которого будет отчислен дозор неудачников. Как Горд и предсказывал, слухи о предстоящих испытаниях дошли и до других кадетов первого курса. Возможно, утечку допустили сознательно, а возможно, это произошло случайно. Так или иначе, но все кадеты заметно помрачнели и стали вести себя гораздо серьезнее. Прекратились шутки, скрашивавшие долгие минуты ожидания перед входом в столовую, за едой теперь обсуждались лишь занятия и экзаменационные вопросы.
Все стали больше заниматься, тем более что у каждого из нас имелись нелюбимые предметы, которые мы знали чуть хуже других. Рори труднее всего давалась варнийская грамматика. Нейтред и Корт сосредоточили свои усилия на черчении. Я налегал на военную историю. Последние две недели капитан Инфал, преподававший ее, рассказывал нам о морских сражениях, происходивших во времена короля Джарева. Я не совсем понимал, какое отношение имеет тактика ведения морского боя к офицерам каваллы, и с огромным трудом удерживал в памяти имена многочисленных капитанов и боевые достоинства каждого корабля. Теперь я без конца перечитывал свои конспекты, без особого успеха пытаясь запомнить все стадии каждой битвы. Капитан Инфал вызывал у меня лютую ненависть, поскольку я не сомневался, что все эти сведения мне никогда не понадобятся.
А Спинк сражался с математикой. На него было страшно смотреть. На лестничной площадке постоянно горела лампа — даже после того, как в казарме тушили свет. Спинк так хотел успешно сдать тест, что после отбоя тихонько пробирался на лестницу, прихватив с собой стул. Он вставал на сиденье, чтобы чуть больше света попадало на учебник, и снова и снова повторял методы решения уравнений. Утром он вставал с постели с красными глазами.
Фантастическая решимость Спинка сдать тест не ускользнула от Триста. Он лишь однажды обратился к нему, и его голос прозвучал почти доброжелательно.
— Мы видим, как ты стараешься, Спинк. И знаем, что ты мучаешься не только ради себя, но и для нас.
Мой друг поднял голову и, внимательно посмотрев на Триста, негромко ответил:
— Я не стану жульничать. Ни для кого.
И вновь погрузился в занятия. Он даже не повернул головы, когда Трист резко отодвинул стул и стремительно вышел из комнаты для занятий.
Даже если бы отчисление было единственной нашей проблемой, этого вполне хватило бы для уныния. Но у нас со Спинком имелись и другие причины для тревог. На следующий день после того, как моего друга перевели на испытательный срок, я впервые не получил письма от дяди. В тот же вечер я подробно написал ему обо всем, что произошло со Спинком. Ответ вновь не пришел, но это не слишком меня встревожило — я решил, что дяде необходимо время для размышлений. Когда же я не получил от него письма на третий день, мне стало страшно — наверное, он винит меня во всем, ведь только благодаря дружбе со мной Спинк попал в его дом и познакомился с Эпини. Что он теперь напишет моему отцу? Я пытался сохранять спокойствие и уверял Спинка, что дядин ответ просто задержался или он вовсе не получил моего письма. Но мой друг не больше меня верил в такие объяснения. И вот, когда до жутких экзаменов оставалось всего несколько дней и была дорога каждая минута, меня вызвали в кабинет начальника Академии.
Я торопливо шагал по заснеженной территории Академии, чувствуя, как от дурных предчувствий внутри у меня все сжимается. Предыдущей ночью выпал снег, но днем выглянуло солнце и превратило чистый белый покров в чавкающую под ногами грязь, а ближе к вечеру ударил морозец, и противную жижу прихватило тонким льдом. Я так торопился, что дважды поскользнулся и едва не упал. Поэтому, подходя к каменной лестнице административного здания, я заставил себя внимательно смотреть под ноги. И все же я заметил дядину карету, стоявшую неподалеку от входа. Мне стало совсем нехорошо. Что ж, скоро все выяснится.
Меня впустил Колдер, а затем молча проводил до кабинета своего отца. В его глазах я заметил насмешку. Ненависть к мальчишке вспыхнула во мне с новой силой, и я даже не поблагодарил его за то, что он услужливо распахнул передо мной дверь. Я успел заметить, что, закрывая за мной тяжелую створку, он оставил небольшую щель. Я шагнул вперед, отдал честь и застыл на месте, помня о том, что ухо Колдера почти наверняка прижато к этой щели.
Полковник сидел за своим столом. Дядя Сеферт — в удобном кресле, стоящем по другую сторону, но не прямо напротив хозяина кабинета, а чуть сбоку. На его лице было написано полнейшее спокойствие. Стит обратился ко мне:
— Твой дядя обеспокоен тем, что ты не писал ему в последние дни. Ты можешь объяснить свое поведение, кадет Бурвиль?
Полковник явно считал происходящее досадной ерундой, на которую он понапрасну тратит свое драгоценное время. Ему явно не терпелось вернуться домой и предаться заслуженному отдыху.
