— Ты во всем виноват, кадет Невар Бурвиль, — бормотал он. — Ты за все ответишь. Клянусь. Тебе это не сойдет с рук.
— Это ты заплатишь, — резко ответил я. — Голова у тебя будет болеть так, словно по ней стучат десятки молотов. И ты не сможешь вспомнить ни одной минуты сегодняшнего праздника.
Мне пришлось стучать в дверь полковника раз десять, прежде чем внутри послышались какие-то звуки. Наконец дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина с расстегнутым воротничком, от него пахло вином и пряностями. Видимо, оставленные в доме слуги тоже устроили себе праздник. Ему явно не хотелось прерывать вечеринку даже после того, как он увидел сидящего на ступеньках грязного Колдера.
— Доктор Амикас велел передать, чтобы его уложили в постель, но прежде ему следует дать две пинты горячего мясного бульона. Он сильно замерз и очень много выпил. Доктор сказал, что видел, как молодые кадеты умирали, так сильно перебрав спиртного.
Как только я замолчал, Колдера вырвало прямо на ступеньки. Отвратительное зловоние накрыло меня, словно колпаком. Слуга отшатнулся. Повернув голову, он закричал:
— Кейтс! Моррей! — В дверях появились два молодых парня, и он распорядился: — Отнесите молодого хозяина в постель, разденьте и приготовьте горячую ванну. Скажите повару, чтобы подогрел мясной бульон. Один из вас должен сбегать к конюху, пусть он приведет в порядок ступеньки, пока эта гадость не замерзла. И вы! Как вас зовут, сэр?
Я уже собрался уходить. Обернувшись, я бросил через плечо:
— Кадет Невар Бурвиль. Но я лишь привез Колдера домой. Не я его напоил.
Однако слуга не обратил на мои последние слова никакого внимания.
— Невар Бурвиль, — медленно проговорил он с такими интонациями, будто мое имя было столь же омерзительно, как и запах, исходящий от Колдера.
Слуги потащили мальчишку в дом, управляющий последовал за ними и закрыл дверь, даже не попрощавшись со мной.
Я осторожно спустился по лестнице, стараясь не ступить в вонючую слизь. Ночь вдруг показалась мне слишком темной и холодной. Я шел в полнейшей тишине, которую нарушал лишь скрип снега под моими сапогами. Когда я приблизился к Карнестон-Хаусу, то увидел, что горит лишь один фонарь у входа. Камин в холле первого этажа почти прогорел, а подбросить туда дров было некому — за столиком сержанта Рафета оказалось пусто. Я поднялся по лестнице, радуясь, что на каждой площадке горит лампа. Все комнаты, отведенные нашему дозору, были погружены в темноту.
— Спинк! — позвал я, но ответа не получил.
Он до сих пор не вернулся, а это означало, что его сомнительное приключение с Эпини продолжается.
Я в кромешной темноте добрался до своей койки, разделся и, бросив одежду на пол, юркнул в постель. В комнате было холодно, одеяло успело промерзнуть, и мне никак не удавалось согреться. Однако я слишком сильно устал и потому уснул, и меня тут же принялись терзать кошмары один за другим. Вот я оказался голым на карнавале, и все знали, что меня исключили из Академии. Появился мой отец.
— Будь мужчиной, Невар! — сурово сказал он, но я в ответ разрыдался, как маленький ребенок.
Мне снился сон о Рори и женщине спеков. Несколько раз я просыпался, когда возвращались мои товарищи. Они громко смеялись, от них пахло вином и пивом, а мой желудок протестующе сжимался. После вечера, проведенного с Колдером, выпивка будет еще долго вызывать у меня отвращение. Я повернулся на другой бок и наконец-то крепко заснул. И почти сразу мне приснился яркий и чувственный сон.
Всем юношам снятся подобные сны. В них нет ничего постыдного. Мой сон был полон сладострастия и удивительных подробностей. Все мои чувства — обоняние, слух, осязание, зрение — обострились до предела, и каждое из них говорило о женщине, лежавшей рядом со мной. Она крепко обхватила меня своими гладкими бедрами, а я слышал звуки, прикасался и видел. Все мои чувства были полны женщиной. Я лениво поглаживал пальцами ее пятнистую грудь. Ее соски были темными и упругими. Оказалось, что у нее темный язык, изо рта пахнет цветами и лесом, а вкус губ навевал воспоминания о спелых фруктах в теплый летний день. Ее гибкое тело готово было принять меня. Мы спаривались как животные, без колебаний и сомнений, совершенно не сдерживаясь.
Она была моей наградой за предательство собственного народа. Я лежал на ее дивном, мягком теле, мое лицо покоилось между пятнистых грудей. Я наслаждался ее плотью, восхищаясь округлыми формами. А когда все закончилось, она продолжала прижимать меня к себе. Она целовала меня с такой чувственностью, о которой я прежде даже мечтать не мог. Ее руки ласкали мою бритую голову, а потом крепко вцепились в длинную прядь на затылке.
— Ты пересек границу, теперь ты мой, — донесся до меня голос древесного стража.
Я проснулся со стоном. Несмотря на праздник, на следующее утро нас, как всегда, разбудили барабаны. Но меня еще несколько мгновений преследовали воспоминания о манящей женщине. Потом я ощутил отвращение к себе, словно это страстное совокупление происходило на самом деле. Ни один мужчина не в силах контролировать свои сны. Тем не менее я ощущал стыд — как я мог такое себе представить да еще испытать наслаждение? Вокруг стонали кадеты, закрывая подушками головы. Никто не хотел вставать.
Я вновь погрузился в сон и проснулся только после того, как солнечный свет залил нашу комнату. Тогда я неохотно встал. Впрочем, я выглядел лучше, чем большинство моих товарищей. Нет, усталость и тоска не прошли, но я по крайней мере не страдал от похмелья. Когда пришло время ленча, я надел форму, все еще влажную после вчерашних приключений. Половина столов пустовала. Спинк был одним из немногих кадетов, присоединившихся ко мне. Я не успел с ним поговорить до этого, поскольку он рано встал и отправился прогуляться. Мы сидели с ним рядом, и он все время чему-то улыбался, постукивая пальцами по столу.
— Эпини? — тихо спросил я.
Он посмотрел на меня чуть мутными от недосыпа глазами, однако я не увидел в них печали.
— Я ее не нашел, — после короткой паузы сообщил он. — Сначала я пытался, но потом понял, что это бесполезно. Быть может, ей хватило ума остаться дома. Тебя мне тоже не удалось найти. Слишком много людей. Ты спросишь, как у нее дела, когда будешь писать следующее письмо дяде?
— Обязательно. — Я сообразил, что вчера так и не отправил ему весточку.
Кроме того, я не получил письма и от него. Что ж, с плохими новостями можно не торопиться, как любит говорить мой отец, а сейчас все мои новости были плохими. Мне очень хотелось рассказать Спинку о беседе с капитаном Моу. Но тогда мне пришлось бы поведать и о том, что все наши мечты пошли прахом, поэтому я отбросил эту мысль. Я все еще на что-то надеялся и боялся вслух говорить о нашем исключении, словно мои слова могли навлечь на нас проклятье. Мои мысли перескочили на нечто менее неприятное.
— Ну, ты хотя бы неплохо провел время, — хмыкнул я и доложил о том, как вернулся в Академию с Колдером.
