Он всегда поддерживал короля Тровена. А старым аристократам следовало наконец принять планы его величества касательно будущего нашего королевства, которое расширяло свои границы на восток, пересекая равнины, а не на запад — к побережью. Старые аристократы с радостью возобновили бы нашу древнюю борьбу с обитателями Поющих земель ради того, чтобы отвоевать у них назад прибрежные провинции. Мой отец считал, что король поступает мудро, и все представители новой аристократии были на его стороне, они всячески поддерживали экспансию Гернии на восток. Я не очень обращал внимание на все эти перипетии. Политическая борьба, разумеется, имела к нам отношение, но все главные события происходили в столице — в Старом Таресе, расположенном к западу от наших владений.
Меня гораздо больше интересовали новости с восточных границ, а они всегда начинались с распространения чумы спеков.
Страх перед болезнью медленно пропитывал наши души в те годы, когда я взрослел и становился мужчиной. Однако, несмотря на пугающие истории, мы знали, что все это далеко от нас. Правда, иногда отзвуки печальных событий долетали и до Широкой Долины. Как-то раз старый Перси попросил отца отпустить его на восток, потому что хотел побывать на могилах своих сыновей. Он сам был солдатом, оба сына, разумеется, пошли по его стопам, но умерли, не успев произвести на свет сыновей, которые продолжили бы род и дело Перси. Он рассказал об этом отцу, и я видел, как ему тяжело. Горе Перси сделало ужасы страшной эпидемии более реальными в моих глазах. Я знал Кифера и Роули, они были всего на четыре и пять лет старше меня и вот теперь лежали в могилах на далекой границе.
Но по большей части чума оставалась там, где началась, и бушевала на военных аванпостах и в поселениях у подножия Рубежных гор. Впрочем, на границе было полно и других опасностей: змеи и ядовитые насекомые, не поддающиеся здравому смыслу и пониманию атаки спеков, огромные кошки и злобные горбатые олени. Болезнь особенно яростно бушевала в жаркие летние месяцы и уносила в этот период множество жизней, а с приходом холодов эпидемия шла на спад.
Летом того года, когда мне исполнилось семнадцать, мы видели множество марширующих солдат. Каждую неделю они проходили мимо наших владений по дороге вдоль берега реки. Они направлялись на смену тем, кто пал жертвой страшной болезни. И все это были опытные солдаты, я почти не видел среди них новичков, отправляющихся на свое первое место службы. Похоронные караваны обтянутых черной тканью фургонов, заполненных гробами, медленно тянулись по дороге в сторону цивилизованного запада. Они везли тела тех, чьи семьи были достаточно богаты или влиятельны, чтобы оплатить перевозку умерших для подобающих похорон. За ними мы наблюдали издалека. Отец о них почти не говорил, а мать боялась, что мы заразимся, и строго-настрого запретила нам подходить к реке, когда вдоль нее проезжали такие процессии.
Каждое лето болезнь возвращалась и с неистощимым упорством пожирала наших солдат. Как-то отец подсчитал, что чума унесла жизни от двадцати трех до сорока шести процентов сильных мужчин. Пожилых людей, женщин и детей эпидемия косила еще яростнее, обходя стороной лишь немногих. Здоровый мужчина за несколько дней превращался в скелет, обтянутый кожей. Кое-кому посчастливилось остаться в живых, и они вели почти нормальную жизнь, хотя мало кто мог вернуться к тяжелой службе в кавалле. Некоторые из них страдали потерей чувства равновесия, а это серьезный недостаток для всадника.
Мне доводилось видеть тех, кто перенес болезнь, и они поражали своей худобой. Это были вторые сыновья друзей моего отца, они останавливались у нас по дороге в Старый Тарес. Молодые люди ели и пили, как все здоровые мужчины, некоторые даже больше обычного, но не набирали свой прежний вес, и, казалось, силы не желали к ним возвращаться. К тому же они часто ломали кости и получали самые разные раны. Смотреть на молодых офицеров, когда-то здоровых и жизнерадостных, а теперь до ужаса исхудавших, равнодушных ко всему, что происходит вокруг, и вынужденных оставить военную карьеру в самом ее начале, было очень тяжело. Они быстро уставали и с трудом могли провести день в седле. Они рассказывали про города, полные вдов и сирот, чьи мужья и отцы, обычные солдаты, пали жертвой болезни, а не военных действий.
Пришла осень, и сырые ветра остановили распространение чумы. В конце года мне исполнилось восемнадцать, а мой день рождения приходился как раз на праздник Темного Вечера. В нашем доме его практически не отмечали, поскольку отец считал Темный Вечер языческим праздником, глупым суеверием, дошедшим до нас со времен старых богов. Кое-кто продолжал называть его Ночью Темной Женщины.
Законы старых богов гласили, что один раз в году замужняя женщина может изменить мужу и не понести никакого наказания, потому что в эту ночь она должна следовать только собственным желаниям. Моя мать и сестры, разумеется, такими глупостями не занимались, но я знал, что они завидуют представительницам некоторых семей в нашей округе, которые продолжали придерживаться этого обычая. В их домах Темный Вечер отмечали балами-маскарадами и роскошными пирами и дарили украшения из жемчуга и опалов, обернув подарки в яркую бумагу, украшенную звездами. У нас самая длинная зимняя ночь в году проходила без какого-либо блеска. Мать и сестры запускали в пруду крошечные лодочки со свечками, а отец дарил своим женщинам конверты с деньгами — и все.
Поскольку отец запретил в нашем доме празднование Темного Вечера, мой день рождения всегда отмечался с особым размахом, став заодно и праздником середины зимы. Мать устраивала великолепный обед и приглашала гостей из соседних поместий. Однако в этом году мне исполнялось восемнадцать — я становился мужчиной, — поэтому мой день рождения был более торжественным и на нем присутствовали только члены семьи.
Праздник получился официальным и скучным. Отец привез Ванзи из западного монастыря, где тот проходил обучение, чтобы брат провел церемонию. У Ванзи еще даже не начал ломаться голос, но он все равно был горд, что ему доверили семейную книгу и позволили надеть сутану. Облаченный по всем правилам, он читал о моем предназначении из Писания:
— «Второй мальчик, рожденный в благородном доме, станет сыном-солдатом своего отца, и его судьба — служить. Он возьмет в руки меч и будет защищать людей своего отца. Он будет отвечать за свои поступки, потому что его меч и перо прославят его семью или низвергнут ее в пучину позора. Пусть в молодости он служит законному королю, а в старости вернется домой, чтобы защищать дом своего отца».
Когда брат закончил, я показал родным подарки отца. В одной руке я держал новую саблю офицера каваллы в сверкающих черных ножнах. В другой — переплетенный в кожу дневник с гербом нашей семьи на обложке. Сабля станет моим оружием, а в дневник я буду записывать свои деяния. Второй дар имел огромное значение для всей моей семьи. Дело было не только в том, что я достиг возраста, когда мне положено вести себя, как подобает мужчине, сегодняшний день знаменовал передачу мне семейного факела. Мой отец являлся представителем новой аристократии и первым из нашего рода получил титул лорда Бурвиля с Востока. Таким образом, я становился первым сыном-солдатом новой благородной фамилии. Впервые в жизни я занял почетное место во главе стола. Дневник, который я держал в руках, прибыл сюда из Старого Тареса, а герб моего отца был вытиснен на обложке печатником самого короля.
