— Надеюсь, это так, — скромно ответил он и принялся заново набивать трубку. — Я учился в Военной школе. И поступил туда, когда те, кто служил в кавалле, считались… существами высшего порядка. Вообще кавалеристами становились только члены тех семей, сыновья-солдаты которых еще в незапамятные времена избрали рыцарскую стезю. И хотя таких семей осталось мало и численность каваллы сокращалась, в определенных кругах господствовало мнение, будто молодой человек может получить только ту военную профессию, что была у его отца, ибо такова воля доброго бога. Однако солдат везде солдат, и я убеждал своего отца, что смогу служить королю верхом на лошади не хуже, чем в пехоте. Должен признаться, я был страшно разочарован, когда меня отправили в артиллерию. А потом, словно по воле доброго бога, все изменилось, и я попал в каваллу. — Он поднес трубку к губам, сделал несколько глубоких затяжек и только потом продолжил: — Боюсь, что здесь, в городе, ты будешь жить, как в свое время я в Военной школе. Ни свежего воздуха, ни простора, чтобы побегать, и всегда в окружении своих товарищей-кадетов. Про некоторых из них сразу можно сказать, что они станут отличными офицерами. А вот другие окажутся грубыми деревенскими парнями, и ты не раз задашь себе вопрос, почему добрый бог сотворил их сыновьями-солдатами и будущими командирами. Но когда твое обучение закончится, ты снова станешь свободным человеком и сможешь вдыхать свежий воздух равнин, охотиться и наслаждаться жизнью. Думай об этом, когда городская гарь и серые ночи покажутся тебе невыносимыми. Это поможет.
— Да, сэр, — ответил я, понимая, что отец хотел меня подбодрить, но почему-то после его слов на душе стало еще тоскливее.
Мы вошли в порт Старого Тареса поздним вечером. Дядя прислал за нами фургон и слугу, который быстро сложил наш багаж и привязал поводья лошадей к специальным крючкам, закрепленным на задней стенке довольно убогого тарантаса. Я устроился рядом с отцом на мягком сиденье и попытался не думать о том, что повозка слишком жалкая и не соответствует положению отца. Ночь в преддверии зимы выдалась холодная и сырая. Мы покинули порт, и фургон с грохотом покатил по улицам бедных районов Старого Тареса, потом долго ехали мимо лавок с темными по случаю позднего времени окнами. Иногда нам попадались сторожа, но, кроме них, мы не встретили ни единого человека.
Наконец мы покинули городские кварталы и начали медленно подниматься по пологому склону холма, который много поколений назад аристократия облюбовала для возведения своих роскошных особняков. Когда мы подъехали к «Каменной бухте», я увидел, что дом погружен в темноту, лишь у входа висел желтый фонарь, да у нас над головой светилось несколько окон. Камердинер дяди приветствовал отца и объяснил, что госпожа и мои кузины давно почивают, но хозяин дома получил известие о нашем прибытии и ждет нас в своем кабинете. Мы последовали за доверенным дядиным слугой по лестнице, выстланной роскошным ковром, а несколько лакеев занялись нашим багажом.
Остановившись у двойной двери, ведущей в кабинет, камердинер тихонько постучал, затем распахнул створки и отошел в сторону, пропуская нас в комнату, залитую мягким светом. Если у меня и были сомнения насчет того, какой прием ждет нас в доме дяди, они мгновенно рассеялись. На столе был сервирован великолепный ужин — вино, хлеб, холодное мясо и сыр, — и гостеприимный хозяин не забыл приготовить для своего младшего брата табак.
Дядя встал, чтобы поздороваться с нами, и, подойдя к отцу, крепко его обнял. Он был одет в изысканную домашнююкуртку и шелковые брюки. Затем, не выпуская из руки трубку, он остановился в нескольких шагах от меня и выразил удивление тем, как я вырос и возмужал. Дядя потребовал, чтобы мы немедленно поужинали, что несказанно меня обрадовало.
Я ел, прислушиваясь к разговору старших. К моему облегчению, на меня не очень обращали внимание и не требовали принимать участие в беседе. Таким образом, я получил возможность насладиться отличной едой, вкуснее которой не пробовал ничего уже много дней, а заодно понаблюдать за двумя военными лордами в обстановке, в какой я никогда не видел их прежде. Совершенно неожиданно для себя я понял, что они очень близки и дядя не только радуется тому, что отцу удалось завоевать высокое положение в обществе, но и очень любит своего младшего брата. В наши прошлые визиты я был еще ребенком, и тогда их поведение полностью соответствовало случаю и их положению. На сей же раз, возможно из-за позднего часа или долгой разлуки, они много говорили, весело смеялись и вообще вели себя словно мальчишки, а не гордые аристократы.
Будто желая восполнить время, проведенное вдали друг от друга, они обсуждали самые разные темы, начиная от качества урожая, собранного отцом, до дядиных виноградников и его планов по поводу замужества дочери. Отец также поделился с братом своими мыслями о возможных кандидатах на руку Ярил. А еще он рассказал про сады матери и признался, что хочет сходить на цветочный рынок купить луковицы георгинов, поскольку наши этим летом съели грызуны. Он много говорил о том, как мать любит свои сады и дом, что его дочери слишком быстро выросли и ему скоро придется с ними расстаться.
А дядя в ответ честно поведал ему о тревогах и амбициях своей жены, признавшись, что она недовольна высоким положением моего отца, словно его успех в чем-то ущемил семью старшего брата.
— Даралин всегда очень трепетно относилась к своему титулу. Она была младшей дочерью и даже не надеялась выйти замуж за первого сына. Такое впечатление, будто ей кажется, что, когда другие занимают такое же положение, ставится под сомнение ее собственное. Я пытался переубедить жену, но, к сожалению, ее мать придерживается таких же взглядов. Семья Даралин ведет себя так, словно новые аристократы произошли из простонародья, хотя абсолютно все сыновья-солдаты, которым король Тровен даровал титул, имели благородных отцов. Тем не менее члены ее семьи категорически отказываются иметь что-нибудь общее с новыми аристократами, считая их выскочками и мошенниками. Это не имеет под собой никаких оснований, но именно так обстоят дела.
Отец посочувствовал старшему брату, не принимая его слова на свой счет, будто речь шла о чужом доме, где внезапно стал разваливаться фундамент, или поле, на котором вдруг начал гнить урожай. Он не сказал ни одного дурного слова про жену дяди, да и обсуждали ее отношение к новым аристократам они совершенно спокойно. Оба признавали этот ее недостаток, но он никоим образом не мог повлиять на их дружбу. Даралин изо всех сил старалась завязать близкие отношения с королевой, при любой возможности брала ко двору дочерей и рассчитывала, что их пригласят пожить во дворец. Чтобы добиться этого, она даже организовала обучение моей младшей кузины Эпини оккультным наукам, поскольку спиритические сеансы и прочая ерунда давно уже заворожили королеву. Но мой дядя был этим явно недоволен.
— Я сказал Эпини, что она должна смотреть на свои занятия как на изучение верований язычников и легенд жителей равнин. И поначалу она со мной соглашалась, но чем больше времени Эпини посвящает этой чепухе, тем чаще говорит о ней за столом и тем серьезнее относится ко всему, что с ней связано. Это меня очень беспокоит, Кефт. Эпини молода и, к сожалению, ведет себя так, словно ей еще меньше лет, нежели есть в действительности. Думаю, чем раньше я выдам ее замуж за какого-нибудь солидного человека, тем будет лучше для нее. Я знаю, что Даралин мечтает найти ей мужа, который занимал бы положение выше нашего. Она каждый день твердит мне, что, если Эпини станет фавориткой королевы и ее пригласят ко двору, на девочку обратят внимание самые благородные юные лорды королевства. Но я боюсь за мою дочь, Кефт. Я считаю, что ей гораздо полезнее читать священные книги доброго бога, чем разглядывать хрустальные шары и предсказывать будущее при помощи серебряных булавок.
