Головы всех кадетов были заняты предстоящими коротенькими каникулами, до которых оставалось всего ничего времени — шел уже Третий день, и мы собирались на обед. В столовой всегда действовало одно негласное правило — кто первый пришел, тот первый и получил еду. В том смысле, что вновь подошедший дозор занимал очередь у входа. Поскольку мы должны были соблюдать порядок и вести себя спокойно, очередь двигалась довольно медленно, и, как правило, мы долго топтались на улице, испытывая муки голода, прежде чем нас впускали внутрь. Хуже всего приходилось в те дни, когда шел дождь, ведь кадеты были обязаны стоять, расправив плечи и выпрямив спину.
В тот день дул пронизывающий ветер и было так холодно, что дождь, хлеставший с самого утра, замерз и превратился в мокрый снег. Поэтому мы не слишком обрадовались, когда капрал Дент вдруг приказал нам сдвинуться в сторону и пропустить другой дозор. Мы были недовольны, но нам хватило здравого смысла промолчать, всем, кроме Горда.
— И почему мы должны их пропускать, сэр? — жалобно спросил он.
Капрал тут же набросился на него:
— Я капрал! И тебе уже пора знать, что ты не должен называть меня «сэр»! Ты вообще никак не должен меня называть, когда стоишь в строю! Ты, кадет, имеешь право открыть рот, только когда к тебе обращаются!
На пару минут мы смирились с нашим положением. У меня от холода горели уши, но я сказал себе, что смогу это выдержать. Однако когда нас точно так же обошел еще один дозор, Рори пробормотал:
— Значит, мы должны страдать от голода молча? И даже не имеем права спросить почему?
— Ушам своим не верю! — возмутился Дент.
— Каждому два взыскания за разговоры в строю. Но если вы так желаете получить объяснение, то пожалуйста. Это были второкурсники из Брингем-Хауса.
— И что? Они больше нас хотят есть? — поинтересовался Рори, которого наказания только злили, вместо того чтобы заставить уняться.
Я знал, что теперь он не утихомирится, пока не добьется ответа,даже если при этом получит десяток взысканий. Я покачалголовой, надеясь, что на сей раз больше никто не разделит его участи. И ошибся.
— Два взыскания тебе и одно Бурвилю за то, что он тебя поддерживает! Кто-нибудь из вас читал брошюру под названием «История Домов Королевской Академии каваллы»?
Никто ему не ответил, но он этого и не ждал.
— Ясное дело, не читали! Мне даже и спрашивать не стоило. Я уже понял, что вы не сочли нужным хоть как-то подготовиться к учебному году. Так вот, позвольте вас просветить. Брингем-Хаус предназначен для сыновей из самых старых и уважаемых аристократических семей, в жилах этих юношей течет благородная кровь тех, кто создал нашу каваллу. Они являются потомками рыцарей, служивших еще королю Корагу, великих воинов, первыми в истории Гернии пожалованных титулами и, между прочим, созвавших первый же Совет лордов. Запомните это сейчас, и в будущем вы избавите себя от множества неприятностей. Кадеты этого Дома заслуженно ждут от вас особого уважения. Вы либо будете выказывать его добровольно, либо вас заставят силой.
Я чувствовал, что поначалу моих товарищей охватило замешательство, а потом в них начал медленно закипать гнев. И в очередной раз задал себе вопрос, почему в Академии нет отдельного Дома для таких, как мы. Первокурсники, сыновья новых аристократов, жили на последнем этаже Карнестон-Хауса или на продуваемом всеми ветрами чердаке Скелтзин-Холла. Далее тех, кого не сумели отчислить, а наоборот, были вынуждены перевести на старшие курсы, селили в Шарптон-Холле. Из стен этого здания еще долгие годы не выветрится вонь гниющих шкур, тяжелый запах дубильных веществ и плесени. Естественно, по поводу бывшей сыромятни среди кадетов ходили самые разные шуточки. Я слышал, что эта казарма находится в таком ужасающем состоянии, что жить в ней не только неудобно, а просто опасно, но особенно над этим не задумывался.
Зато сыновья старых аристократов обитали в Брингем-Хаусе — великолепном новом здании с канализацией и печками, протапливаемыми углем. Вне всякого сомнения, третьекурсники из семей боевых лордов не меньше других кадетов заслужили право жить в такой замечательной казарме. Будучи всего лишь первокурсниками, у которых пока еще нет никаких особых заслуг, мы часто с упоением вслух мечтали о свободе и более удобном жилье, куда нас переселят перед третьим курсом. И вот теперь я постепенно начал осознавать, что сыновья новых аристократов не могут даже мечтать о подобных роскошествах. То, что я принимал за отношение к первокурсникам, занимающим низшую ступеньку в иерархии Академии, уходило корнями гораздо глубже и ждало меня до самого последнего дня обучения. Неожиданно внутри у меня все сжалось, ибо я представил себе границы, проведенные между сыновьями старых аристократов и боевых лордов, с тем чтобы разделить нас, поставив на разные ступени социальной лестницы, что подразумевало и неравенство прав при одинаковых обязанностях.
Почему Академия не дала нам офицеров из нашей собственной среды, раз уж пропасть между старой и новой аристократией так велика? И если такое творится в Академии, что же ждет нас по ее окончании?
Пока я над этим раздумывал, Дент продолжал держать нас в стороне от входа в столовую и пропустил вперед еще один дозор, главным образом чтобы продемонстрировать свою власть. Мы помалкивали, и он наконец позволил нам занять очередь.
Рассевшись и разложив еду, мы имели право приступить не только к трапезе, но и к беседе. Это небольшое, но приятное послабление появилось после «посвящения». Капрал Дент, который должен был по-прежнему сидеть с нами за одним столом и присматривать за нашим поведением, очевидным образом не получал удовольствия от наших разговоров и старался при каждой возможности душить их на корню. В последнее время мы дружно решили, что не будем обращать внимания на его нападки, но в тот день я так замерз и проголодался, что мне было не до него. Я с удовольствием обхватил замерзшими руками горячую кружку с кофе и просидел так пару минут, давая возможность пальцам немного оттаять.
Горд же оказался настолько упрям, что, передавая хлеб Спинку, снова затронул больную тему:
— Я думал, все кадеты поступают в Академию на одинаковых условиях, с равными возможностями продвижения по службе.
Он не обращался ни к кому в отдельности, но Дент ухватился за его слова, как бульдог за тряпку, которой помахали у него перед носом. Он с мученическим видом вздохнул, а затем заявил:
— Меня предупреждали, что придется иметь дело с невежественными болванами, но я думал, что уж простые-то логические умозаключения вам под силу! Но раз вы еще глупее, чем я предполагал, придется раскинуть мозгами вместо вас! Итак, поскольку свои благородные титулы ваши отцы получили вследствие недавнего королевского указа, то они стоят на нижней ступени иерархической лестницы гернийской аристократии. Следовательно, вы, их сыновья, занимаете такое же место в нашей армии. Продвижение вверх крайне маловероятно как для ваших отцов, так и для вас самих.
Да, если вам удастся проучиться здесь три года, вы начнете свою военную карьеру в чине лейтенантов, но нет никаких гарантий, что вы когда-нибудь подниметесь выше этого — более того, что вы сможете этот чин сохранить. Мне даже опускаться до разговоров с вами не следует. Многие здесь, в Академии, считают, что ваше присутствие в элитном учебном заведении нежелательно. Если бы ваши отцы не получили титулы за заслуги на поле боя, вы поступили бы в армию как простые пехотинцы. И не говорите мне, что вы этого не знали! Мы будем вас терпеть, раз таков каприз короля, но не ждите, что мы станем ради вас снижать требования к обучению и манерам.
