По пути наблюдалась следующая динамика. Сначала заволновались самые маленькие и тут же все вместе двинулись назад. Чуть позже начали отставать и некоторые дети постарше: «поодиночке они молча и неожиданно отделялись от группы идущих, как будто твердо знали, что им нельзя идти дальше какой-то невидимой черты, и брели назад, объединяясь на обратном пути маленькими молчаливыми группками. Шедшие впереди, казалось, не замечали отставших». К середине дороги состав группы полностью определился и остался таким до конца.
М. В. Осорина так описывает кульминационный момент: «Наконец — дошли. Впереди поперек проходила широкая дорога, а за ней стояли большие деревья темного, уже погружавшегося в ночь кладбища. На той стороне дороги все было так сурово-величественно, что одна мысль о том, что туда можно пойти рассказывать дурацкие страшные истории, казалась нелепой и даже кощунственной».
Выбрав место в большой неглубокой яме, где был когда-то фундамент сторожки, дети расположились в ней на корточках, и на этом месте завершилась главная часть похода: отсеялись те, кто не дорос, и выяснилось, кто может претендовать на членство в основном составе детского сообщества в качестве «посвященного». Страшные истории стали дополнением к главной цели и позволили детям ощутить сплоченность и общность.
О завершающем этапе М. В. Осорина сообщает: «Обратно дошли так быстро, что было странно — почему так медленно добирались до этого кладбища вначале? На следующий день и последующие две недели детские разговоры так или иначе были связаны с вечерним походом. Все прекрасно помнили, кто откуда ушел и кто „был вместе с нами“. Конечно, поход был групповым испытанием: одни подтвердили свое авторитетное положение и значимость, другие фактически проходили обряд посвящения. Также было ясно видно, что реально происходившие события чем дальше, тем больше становятся поводом для разнообразных невероятных рассказов, где желаемое выдавалось за действительное, все было сильно преувеличено, много нафантазировано, — но никто из реальных участников против этого не только не протестовал, а наоборот — принимал активнейшее участие в распространении фантастических версий. Событие превращалось в групповой миф, который детям был нужен»
[16].
Комментарий
Я выделила в рассказе о походе на кладбище те моменты, по которым можно судить, что перед нами не что иное, как спонтанная инициация.
1. Возраст детей. Организатором всего мероприятия является девочка тринадцати лет, а остальным детям от девяти до двенадцати. Это тот возраст, когда латентный период детства заканчивается, и ребенок готовится к тому, чтобы вступить в критический период «возраста второй перерезки пуповины» — то есть к прохождению пресловутой схемы «запрет-нарушение-кара».
2. «Редкое и особое событие». Сами эти слова свидетельствуют о сакральности происходящего, о том, что инициация — это не просто событие, а веха в жизни ребенка. Сакральным мы называем все то, что касается жизни души, в противовес профанному, материальному, с которым мы имеем дело ежечасно.
3. «Скрыть от взрослых». Важнейшим качеством для того, чтобы пережить предстоящую эмансипацию от родителей, является «окаянство» нарушить родительский запрет. Главное, ради чего совершаются подобные события, — справиться со своим страхом самостоятельно, без помощи родителей. Именно это делает ребенка большим. Поэтому ритуальное действо предполагает изоляцию по отношению к взрослым и, в частности, родителям.
4. «Страх и дерзновенность». Любая страшная сказка строится по формуле «запрет-нарушение-кара». Страх нарушить запрет родителей всегда компенсируется любопытством и дерзостью ребенка узнать больше того, что ему положено. Этой же схеме подчиняются и не санкционированные взрослыми мероприятия типа похода в запретное место. Так что страх и дерзновенность — палка о двух концах, некий психологический континуум, в котором одно является противоположностью и одновременно дополнением другого. В русском языке этому континууму соответствует ставшее идиоматическим выражение «страшно интересно».
5. «Невидимая черта». Каждый из детей доходит до «невидимой черты» на карте своих внутренних ресурсов. Эта территория с возрастом расширяется, человек захватывает все новые пространства. Чтобы соотнести себя со сверстниками, ребенку нужна «опорная шкала» — видимое и наглядное доказательство его достижений. Вот почему сам поход в сторону страшного места является важной и, может быть, главной частью: отсеялись те, кто не дорос, и выяснилось, кто может претендовать на членство в основном составе детского сообщества в качестве «посвященного». По этой же причине после похода «все прекрасно помнили, кто откуда ушел» — ежегодный «гамбургский счет» был осуществлен. Наконец, это является объяснением того феномена, что «обратно дошли быстро».
6. «Кощунственная мысль». Рассказывать на кладбище дурацкие страшные истории показалось нелепым и даже кощунственным, потому что живые люди с их чувством страха относятся к миру профанного, а ночное кладбище со спящими вечным сном — к миру сакрального. Между этими двумя мирами как внутри человека, так и в материальном мире всегда есть черта, которая «четко разделяет два мира — потусторонний таинственно-мрачный кладбищенский и наш». В сказках эту черту от посягательства живых охраняет баба яга, и пройти через нее может только герой, да и то со специальными волшебными атрибутами.
7. Создание группового мифа. Это неотъемлемая часть подобных ритуалов; ее назначение в том, чтобы зафиксировать феномен в субкультуре детского общества для передачи следующему поколению.
Мой опыт прохождения обряда инициации
Когда мне исполнилось сорок лет, я поняла, что не хочу этим летом проводить свой отпуск респектабельно. Я стала искать специалиста, который разбирается в настоящих, древних инициатических обрядах, чтобы поехать в уединенное место и пройти то, что некогда человек испытывал во время подобных практик. Я предполагала, что опыт, полученный чувственным путем, — совсем не то, что приобретенный рационально, через знакомство с книгами. Зверь на ловца бежит, и вот в июле 2002 года я отправилась из Новосибирска на Урал в заповедник Зюраткуль
[17], где предстояло жить с группой участников в палатках, готовить еду на костре и проходить духовные практики. Я ехала в составе семерых новосибирцев, тоже, как и я, испытывающих энтузиазм при мысли провести неделю отпуска в дикой природе. Почти все мы были исконными стопроцентными горожанами, мне предстояло жить в палатке впервые с тех пор, как мы ходили в двухдневный поход в седьмом классе. Когда выяснилось, что билеты есть только в плацкартный вагон, я опрометчиво сказала: «Чем хуже, тем лучше» — и под этим девизом проходили все семь дней нашего пребывания в этом красивейшем уголке России, красоту которого оценить нам никак не удавалось из-за дождя: он начался, как только мы ступили на заповедные земли, и не прекращался почти всю неделю.
