Итак, антагонист в данной социальной ситуации является невольным катализатором процесса развития героини, причем на каждом этапе развития, в каждой из трех инициаций, в качестве антагониста выступает новая фигура. Я выявила три формы антагониста в женской волшебной сказке в зависимости от типа инициации:
1. В неполных сказках (где героиней является падчерица) в первой инициации это, как правило, мачеха. Ее вредительство заключается в том, что она выгоняет девушку из дому, и это является основным конфликтом сказки.
2. В сказках с двумя кругами действия (а следовательно, с двумя инициациями) антагонистом в первой инициации является не мачеха, но ее аналог, обязательно женщина: злая фея в «Спящей красавице», Афродита в «Амуре и Психее». Вторую инициацию провоцируют сестры героини, которые и являются в данном случае антагонистами.
3. Третья инициация является зеркальным отображением первой. Имеется в виду то, что если мачеха является антагонистом для падчерицы, то верно и обратное: падчерица провоцирует мачеху на изменения в жизни последней, то есть является антагонистом.
Антагонист, как легко заключить из самой сути его роли, наряду с героиней является главной фигурой в ролевых конфликтах во всех трех инициациях. Подробно эти конфликты рассматриваются в соответствующих параграфах следующей главы.
Отправитель
Следующий персонаж семиперсонажной схемы В. Я. Проппа — отправитель, круг действий которого «охватывает только отсылку»
[79]. Он встречается только в «женских» сказках с первым кругом действий (о гонимой падчерице) и является обычно родным отцом героини. Важно то, что выгоняет падчерицу из дому мачеха, но сама она не увозит девушку в лес, а посылает мужа.
Здесь мы сталкиваемся с парадоксом: хотя девушка попадает в лес с помощью своего отца, несмотря на его предательство, она не испытывает по отношению к нему обиды, и в конце сказки овдовевший отец зачастую живет вместе с дочерью и ее семьей и делит ее стол и кров. На это отсутствие логики обращает внимание юнгианский психоаналитик Х. Дикманн, анализируя сказку о Гензеле и Гретель: «Конец этой сказки представляется нам в свете современной морали безнравственным, так как отец, который был слишком слаб, чтобы оказать сопротивление злой мачехе и вместе с ней отвел детей в лес, не только не наказан за свой безнравственный поступок, не еще и награжден, разделив с детьми добытые ими сокровища. Таким образом, он оказывается с лихвой награжден за свое малодушное поведение, в то время как не последуй он злому совету своей жены, он остался бы беден, как и раньше»
[80].
В. Я. Пропп тоже отмечает нелогичность сказки, говоря о двойственности сказочной семьи относительно того, что любимого ребенка собственные родители отправляют на смерть: «Сказочная семья начала сказки таит в себе некую двойственность. С одной стороны, хотят и ждут ребенка, и когда он появляется, то о нем трогательно заботятся… С другой стороны, в семье ощущается глухая или открытая вражда. „Как бы его со света сбыть“ — постоянная сказочная формула»
[81].
В. Я. Пропп, рассматривая эту нелогичность, ищет ответ «в реальной действительности прошлого», он обращает внимание на то, что в обрядах инициации именно мужчина отводит детей в лес, для женщины такое действие является табуированным и смертельно наказуемым: «Если детей уводили, то это всегда делал отец или брат. Мать этого делать не могла, так как самое место, где производился обряд, было запрещено женщинам. Несоблюдение запрета могло привести к немедленному убийству женщины»
[82]. И хотя исторически главным инициатором изгнания детей в лес, к яге и т. д. является мачеха, увозит дочь в лес все-таки отец, причем он играет здесь самую жалкую роль: «Думал, думал наш мужик и повез свою дочь в лес…»; «Старику жалко было старшей дочери, он любил ее… да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья…»; «Старик затужил, заплакал, однако посадил дочку на сани…». Далее В. Я. Пропп задает вопрос: «Спрашивается: почему же мачеха сама не может извести падчерицу или пасынка? Почему, при всей своей лютости и ярости, она сама не уводит детей в лес своей властной рукой? Она вполне могла бы сделать это логически, но она исторически этого не может, так как исторически детей уводит в лес всегда только отец или брат или дядя, но этого никогда не делала женщина»
[83].
Этот ответ убедителен, если рассматривать сказку в историческом подходе. Каков социально-психологический смысл этого действия, каковы мотивы отца, почему он не заступится за родную дочь перед своей женой и почему дочь не обижается на своего отца за то, что он собственноручно увозит ее из дому на смерть — мы узнаем, когда взглянем на сказки с точки зрения не содержания, а процесса взаимодействия. Тогда конфликт между родным отцом и дочерью предстанет под другим углом зрения, мы увидим то, что герои делают друг с другом, а не то, что они при этом декларируют, — и попытаемся понять их мотивы. Задача героини в первой инициации — отделиться от отца территориально и найти своего мужчину. Подробнее этот ролевой конфликт будет рассмотрен в следующей главе.
Даритель
Среди семи возможных действующих лиц сказки, выделенных В. Я. Проппом, большинство персонажей — обычные люди из реальной жизни, члены семьи героини. Волшебной сказку делает встреча только с двумя необычными персонажами: помощником и дарителем. Они приходят из другого, волшебного мира и вмешиваются в обычную жизнь обычных людей самым непредсказуемым образом.
Каково социально-психологическое назначение образа дарителя в сказке? На этот вопрос можно будет ответить лишь после того, как получим ответ на другой вопрос: почему переходные моменты жизненного пути человека закодированы не в других каких-то жанровых формах, а именно в волшебных сказках?
Даритель в сказках — грозное и одновременно справедливое существо. Оно может и наказать, вплоть до смерти, и наградить. В сказке, согласно В. Я. Проппу, классическая форма дарителя — яга. «Сравнительное изучение этого образа показывает, что яга охраняет границу иного царства и вход в него. Она пропускает только достойных»
[84]. Ее нелегко распознать в сказке, так как в ее роли могут выступать самые разные персонажи — животные, старик и т. д, однако сделать это позволяет функциональный анализ. Главное, что объединяет эти различные формы яги, это то, что яга имеет связь с царством мертвых, а герой, попадая к яге, попадает к вратам смерти.
