Все эти помощники разные, но у них есть общее качество. Они так же, как и даритель, являются волшебными, пришедшими из «иного мира» (читай: бессознательного), но все они вторичны по отношению к дарителю. Они даны героине дарителем в награду за то, что она была вежлива с ним и согласна на его условия, как бы невыполнимы они ни были. Лжегероиня, в отличие от героини, не распознала в дарителе могучую, грозную и неумолимую силу Бессознательного, ведет себя своенравно и беспечно, вступает в пререкания, за что неизменно получает наказание, а то и смерть.
Как и в древних ритуалах, где девушка должна войти в контакт со своими природными циклами, в сказке героиня должна войти в контакт с природой, а метафорически — со своим животным началом, чтобы интегрировать его и сделать частью сознания. Чтобы удовлетворить свои потребности и желания, мы каждое мгновение должны сознавать свои внутренние, «животные» импульсы. В сказке они персонифицированы в виде образов зверей, выражающих незатронутую цивилизацией инстинктивную часть души героини. Согласно К. Юнгу, любое приращение к сознанию делается из источника бессознательного. Вот почему за сокровищем спускаются в подземный или иной мир. «Сокровище, которое трудно добыть — в широком смысле имеет отношение к аспектам знания о себе (само-знании), необходимым для психологической индивидуальности; в узком смысле — метафора цели индивидуации, хорошего рабочего взаимоотношения с самостью»
[91].
Получив помощника — новообразование, необходимое для того, чтобы справляться с задачами следующей стадии жизни, — героиня возвращается домой и живет счастливо… до следующего кризиса.
Царевич
Напомню, что в семиперсонажной схеме В. Я. Проппа есть царевна (искомый персонаж), а не царевич. Но поскольку у нас речь идет о «женских» сказках, то искомым персонажем будет являться мужчина, «царевич».
Как и другие персонажи, царевич имеет разные функции в связи с первой и второй инициацией героини. Так, в первой инициации, где действует героиня-жертва, он «достается» героине как бы в награду за пройденные испытания, и иногда сказка на этом заканчивается. Во втором ходе героиня совершает оплошность и теряет своего мужа, а затем снова отправляется на смертельные испытания уже в качестве не жертвы, а искательницы, чтобы снова его вернуть. Таким образом, в полной сказке мы имеем дело с феноменом «двойного брака»: героиня выходит замуж за своего мужа как бы дважды. Чтобы понять суть этого феномена, рассмотрим функции царевича в обоих кругах действия сказки.
Царевич в первой инициация героини (сказки с одним кругом действий)
Итак, неполные сказки могут заканчиваться свадьбой, но ей не уделяется много внимания. Это бытовая свадьба, без воцарения героини. В тех сказках, где есть свадьба, муж героини просто упоминается в последних словах сказки: «А старик с дочкою хорошо свой век доживал и знатного зятя себе в дом примал» («Дочь и падчерица»); «Присватался сусед, свадебку сыграли, и Марфуша счастливо живет» («Морозко»). Сказки с одним ходом могут обходиться и без свадьбы, тогда царевича просто нет как персонажа, а наградой за пройденное героиней испытание является материальное благополучие и смирение мачехи: «Приехала падчерица, да как раскрыла сундук да развесила добро на веревочке от избы до ворот, — старуха было разинула рот, хотела по-своему встретить, а как увидела — губки сложила, под святые гостью посадила и стала величать да приговаривать: „Чего изволишь, моя сударыня?“ („Старуха-говоруха“); „Увидели мачеха с дочкой, что принесла падчерица с собой много золота, и встретили ее ласково. Даже ругать не стали за долгую отлучку“ („Госпожа Метелица“).
Хотя в первой инициации девушки в ее задачу входит отделение от родительской семьи и поиск „своего“ мужчины, не все неполные сказки заканчиваются свадьбой. Иногда в роли „временного“ мужа (псевдожениха) выступает персонаж, который является дарителем. Например, в одном из вариантов сказки „Морозко“ мачеха, мечтая о том, как сбыть с рук падчерицу, не гонит ее из дома в лес явно, а представляет дело так, что отдает ее замуж: „Ну, старик, отдадим Марфушу замуж. Завтра встань, старик, ты пораньше, запряги кобылу в дровни и поезжай с Марфуткой; а ты, Марфутка, собери свое добро в коробейку да накинь белую исподку: завтра поедешь в гости!“ Добрая Марфуша рада была такому счастью, что увезут ее в гости, и сладко спала всю ночку; поутру рано встала, умылась, богу помолилась, все собрала, чередом уложила, сама нарядилась, и была девка — хоть куды невеста!» И только утром выясняется, что под женихом мачеха подразумевает Морозко: «Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя нагляделась! Старик, увези Марфутку к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор — знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка». Старик вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла. «Ну, что нюни-то распустила! Ведь жених-то красавец и богач! Мотри-ка, сколько у него добра: все елки, мянды и березы в пуху; житье-то завидное, да и сам он богатырь!» Из этого отрывка видно, что речь идет о том, чтобы девушке выйти замуж, то есть стать женщиной. Но это «временное» замужество, по-настоящему замуж она выходит позже, и не за Мороза, а за человека, своего «суседа».
В другой сказке — «Дочь и падчерица» — классическое начало: мачеха выгоняет ее из дома в лес, отец увозит в избушку, и ночью в нее вламывается медведь «в жмурку играть». В награду медведь присылает утром стадо коней воз добра.
Можно предположить, что это не просто медведь, а тот субъект, который играет роль первого мужа. Часто в полных сказках в первом ходе муж героини — это оборотень, животное или птица (чудище в «Аленьком цветочке», смерть в «Амуре и Психее», сокол в «Перышке Финиста ясна сокола»). В конце сказки, как мы помним, героиня выходит замуж за человека. В «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» царевна временно живет в одном доме с семью богатырями, прежде чем выйти замуж законно.
В сказке «Старуха-говоруха» девушка, оставшись в лесной избушке ночью, сама проявляет инициативу: «Осталась девка одна; натолкла проса, наварила каши много, а есть некому. Пришла ночь длинная, жуткая; спать — бока пролежишь, глядеть — глаза проглядишь, слова молвить не с кем, и скучно и страшно! Стала она на порог, отворила дверь в лес и зовет: „Кто в лесе, кто в темном — приди ко мне гостевать!“ Леший откликнулся, скинулся молодцом, новогородским купцом, прибежал и подарочек принес. Нынче придет покалякает, завтра придет — гостинец принесет; увадился, наносил столько, что девать некуда!»
Все эти примеры из волшебных сказок показывают, что первый брак — что-то вроде «пробного». Исторически пробному браку находится соответствие, на которое указывает В. Я. Пропп: хотя в мужские дома вход женщинам был запрещен под страхом смерти, зачастую девушки все же жили в «мужских» домах, являясь коллективными женами холостых мужчин. Затем они щедро награждались, проходили обряд «умирания» (чтобы «забыть» о том, что они находились в запретном для женщин месте) и выходили замуж уже по-настоящему. Таких девушек уважали и щедро награждали.
