Говоря о власти, я имею в виду следующее. В психологии развития трем стадиям жизни соответствуют три раздела: детская психология (детство), акмеология (взрослость), геронтология (старость). Слово «акмеология» восходит к древнегреческому «akme», происходящему в свою очередь от слова «axis» (острие) и означающему: «высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора». Быть в акме означает быть в полном цвете, на высшей ступени развития. В это время человек живет наиболее продуктивной творческой и социально-активной жизнью. Как правило, обладая такого рода властью, человек не спешит с нею добровольно или легко расстаться и будет бороться с теми, кто на нее посягнет. А посягает не кто иной, как собственная подросшая дочь женщины, стремящаяся к тому же, что и мать, — стать полновластной хозяйкой над собственной жизнью.
Каковы перспективы этой ситуации? На какое-то время возрастные этапы матери и дочери перекрывают друг друга, обе находятся в стадии продуктивности, только дочь на входе, а мать — на выходе из стадии, у одной сил еще пока мало, у другой — есть и силы, и опыт. Напоминает революционную ситуацию: низы хотят, но пока не могут взять власть, а верхи не хотят ее терять, но уже не могут удержать. Однако неизбежен переход стареющей матери в третью стадию, и она испытывает такие же «пороговые» ощущения, что и взрослая дочь.
Пока мать и дочь находятся в различных жизненных периодах, конфликт существует латентно: «Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» — спрашивает пушкинская героиня, уверенная в своей монополии на женскую власть. И до поры до времени зеркальце успокаивает ее: «Ты, конечно, спору нет». Но уже в этом ответе есть намек на грядущую драму: это слово «спор». Спору нет, но его пока нет.
«Но царевна молодая, /Тихомолком расцветая, /Между тем росла, росла, /Поднялась — и расцвела»… И вот здесь-то мы сталкиваемся со следующей закономерностью: как только девочка вошла в пубертат, она автоматически начинает теснить мать с ее «площадки», вытеснять ее из детородного периода в «старухи». Вот за что борется мать — за сферу влияния! «Как тягаться ей со мною! /Я в ней дурь-то успокою. /Вишь какая подросла! /… / Но скажи: как можно ей /Быть во всем меня милей? / Признавайся: всех я краше, /Обойди все царство наше, /Хоть весь мир; мне равной нет./ Так ли?» Зеркальце в ответ: / «А царевна все ж милее, / Все ж румяней и белее»…
Этот ролевой конфликт — старая как мир драма между стареющей матерью, теряющей свою женскую силу, и подрастающей дочерью, дерзкой в своей юности и притязаниях на материнское место.
Эта драма не только женская. Если мы сравним так называемые мужские сказки, то увидим то же самое. Так, в мужской сказке «Царевна-лягушка» Кощей Бессмертный, обладающий неограниченной властью, забирает женщину Ивана-царевича, инфантильного героя, не ведающего, какое сокровище досталось ему под личиной лягушки. Ему остается либо оставаться без партнерши, то есть в детском, асексуальном состоянии, либо перестать быть послушным мальчиком и сразиться с врагом, который всемогущ, грозен и, как кажется на первый взгляд, бессмертен.
Его смерть какая-то особая, нужно отыскать и сломать иглу, на конце которой смерть Кощея. В психоанализе иглы, веретена, гребни — это те предметы сказочной атрибутики, которые являются фаллическими символами и иносказательно намекают на сферу секса. Сломать иглу Кощея = лишить его мужской силы, кастрировать, занять его место, став мужчиной. Смерть его — освобождение площадки, которую занимает новый, более молодой и сильный «самец». При этом поверженный властитель не обязательно умирает физически, он может умереть метафорически, то есть становится асексуальным, «умирает» как мужчина в продуктивной фазе, перейдя в следующую фазу и уступив свое место более молодому сопернику. Именно этой теме Дж. Фрэзер посвятил свою знаменитую «Золотую ветвь»: каждый раз предыдущий царь, с полном расцвете сил, должен быть убит новым, еще более сильным. В. Я. Пропп по этому поводу пишет: «Очевидно, брачный возраст детей, создание нового поколения показывает, что старому поколению пора уйти, уступить место новому»
[110]. Таким образом, задача третьей инициации — принять факт старения, отойти от активности, выйти из акме.
Старухи — второстепенные героини
Во время анализа женских сказок у меня возникло следующее наблюдение. Поскольку жизненный путь человека не заканчивается на зрелости, а предполагает и старость, то я предположила, что должны быть сказки с главными героями стариками и старухами. Лично я не смогла вспомнить таких сказок, кроме ставшей благодаря А. С. Пушкину известной «Сказки о рыбаке и рыбке» (народный эквивалент «Золотая рыбка»
[111]) и практически не известной сказки «Жадная старуха»
[112] с похожим сюжетом. Возможно, есть и еще, но они не так популярны, как сказки о молодых девушках и юношах. Сказка знает героя-ребенка («Мальчик-с-пальчик», «Гуси-лебеди»), героиню-девушку, героиню — зрелую женщину, однако старуха или старик могут быть только второстепенными персонажами, причем либо помогающими главному герою, либо мешающими ему. Почему так? Если в сказке «закодированы» жизненные стратегии, то как сказка могла проигнорировать такой огромный отрезок жизни, как старость?
Первое мое предположение заключается в том, люди стали жить так долго не так уж и давно, так что и по сей день старость — самая не исследованная в психологии развития из всех стадий жизни.
Другое предположение заключается в том, что выйдя из возраста акме («вершинного»), женщина перестает быть главным персонажем как в жизни, так и в сказке. У руля власти в жизни, а следовательно, в сказке, стоят люди в фазе средней зрелости. Перевалив за рубеж этой фазы, человек должен осознать утрату своей власти в социуме и углубиться внутрь своей индивидуальности.
Так, мачеха в «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» А. С. Пушкина, будучи вытеснена из собственной возрастной зоны подросшей падчерицей, подошла к кризису второй половины жизни, который предполагает смену экстравертированности на интровертированность. Царица не захотела принять этого факта, продолжая соревноваться в красоте и юности с молодой царевной, пытаясь повернуть время вспять и продлить иллюзию своей молодости путем устранения соперницы (вспомним иронию К. Юнга по поводу того, что в современном западном обществе женщина должна быть похожа на младшую сестру своей дочери). В социуме женщина изначально ориентирована на привлекательность в коммуникации, куда включена и внешняя привлекательность (героиня в сказке всегда «красавица писаная»). Однако мачеха в сказке практически всегда предстает старухой, сварливой и злой. Всегда в сказках за попытки удержать власть она наказывается либо посрамлением и смирением, либо посрамлением и смертью.
