Я придерживаюсь в психотерапии того подхода, который сегодня называют интегративным. Наиболее близка мне гештальт-терапия. Для меня она является тем стержнем, на который нанизываются все другие подходы, которым я обучаюсь по мере дальнейшего расширения и углубления сферы профессионального опыта. Мне нравится, как отозвался о гештальт-терапии С. Гроф, тоже нашедший в ней много своего: «Хотя гештальт-терапия создавалась для решения проблем биографического плана, люди, систематически работающие с гештальтом, способны иногда переживать перинатальный опыт и даже трансперсональные явления — память эмбриона, предков или расы, идентификацию с животными или встречу с архетипическими сущностями» — то есть «трансперсональные уровни бессознательного»
[118]. Именно в этом, с моей точки зрения, главная ценность гештальт-метода — он не сбрасывает со счетов сакральный аспект существования человека.
Из психотерапевтов — наших современников (кто не только работает, но при этом и пишет книги), мне роднее всего Арнольд Минделл и Кларисса Пинкола Эстес. Этим мастерам как раз удалось найти вербальную форму для передачи неуловимого волшебства процессов трансформации, с которыми они имеют дело в психотерапии.
Мое глубокое убеждение, что психотерапия — это всего лишь одна из многочисленных карт человеческого пути наряду с религиозными, шаманскими практиками, астрологией, магией, Таро, алхимией и т. п. Как-то мне в руки попала книга Ричарда Кавендиша «Черная магия», в которой в числе прочего описывается подготовка мага — так это же не что иное, как подготовка психоконсультанта! Те же принципы, те же требования к личности, те же техники и приемы… У психотерапии есть глубокие исторические корни, а у психотерапевтов — великие предшественники — маги, колдуны, ведьмы, шаманы, старейшины — то есть люди, которые, с одной стороны, всегда наводили ужас либо вызывали недоверие обывателей, с другой — являялись интеллектуальным авангардом общества, носителями его сакральных ценностей. И если уж на то пошло, Фрица Перлза современники тоже называли волшебником, Милтона Эриксона — магом…
Инициатические сессии в психотерапии
На днях кто-то спросил меня: «Бывают ли привидения, феи и тому подобное?» Да, бывают. Если жить из правого полушария, они есть. Если жить из левого полушария, их нет. Все дети живут из правого полушария — они все время видят вокруг фей и привидения, но вы постоянно ставите их на место и говорите: «Чепуха!»
Ошо
Конечно, далеко не все терапевтические сессии являются инициатическими. Но когда перед вами инициатический процесс, вы не спутаете его ни с чем.
Речь идет не только о сходстве сюжета и образов психотерапевтической сессии со сказочными, но и о возникновении в вас самом нуминозного состояния, чувства причастности к чуду. Психотерапевт работает самим собой как инструментом, камертоном, настраиваясь на клиента во время его психотерапевтических сессий. И этот камертон входит в резонанс в те моменты, когда оба — и клиент, и терапевт — вступают в область священного, в обиталище души.
По этому охватывающему меня сладкому ужасу я узнаю, что в терапевтической сессии я имею дело с феноменом, который я называю инициацией. То есть человек, хотя и неосознанно, пришел к психотерапевту для того, чтобы тот помог осуществить переход из одной стадии жизни в другую. Сам, наедине с собой, он этого сделать не может, потому что перешагнуть просто так из одного состояния в другое нельзя, между ними есть момент потери себя. В Бессознательное не ходят в одиночку, можно заблудиться, а можно и не вернуться. Так же точно в племенах приходили к знахарю, шаману, колдунье, а в сказках — к Бабе Яге, Морозко, старичку или старушке, крестной или фее…
Я не сразу пришла к этой аналогии, но долгое время старалась работать в традиционной рациональной манере, отметая мистические проявления как шарлатанство, недостойное современного психолога. Однако, отметая этот аспект, я обнаруживала, что тогда сессии моих клиенток становились выхолощенными и «совсем не про то».
Сейчас, проведя сотни групп и тысячи терапевтических сессий на тему женской инициации, я совершенно спокойно и даже с чувством удовлетворения выслушиваю признания клиентов о «странных состояниях», «кошмарах», «привидениях», «глюках». Поначалу они недоверчиво поглядывают на меня, проверяя мою реакцию, по которой они судят, можно ли мне доверять, поверять свое сокровенное, о котором не расскажешь ни родственникам (озабоченно начнут посылать к доктору), ни коллегам (станут поглядывать как на сумасшедшего, а то и сторониться), ни друзьям (посоветуют забыть или отвлечься). Они извиняются, уверяют меня, что вообще-то они материалисты и люди образованные и сами не верят «во всякое такое», что «может быть, это так, дурь нашла, и не стоит обращать внимание». Они боятся осуждения и диагнозов. То, в чем они нуждаются, — это принятие их опыта и помощи наставника, который будет сопровождать их и не бросит в их путешествии к собственной целостности.
Начну с того, что приведу протоколы двух сессий, которые иллюстрируют сказанное выше. В первой — «Глубокий колодец» — участница группы работала с образами своего сна. Во второй — «Синяя борода» — поводом к началу сессии послужило признание клиентки, что ее по ночам навещает привидение…
«Глубокий колодец»
Валя — красивая 25-летняя девушка, очень женственная и без тени кокетства, сразу же располагает к себе своей правдивостью. Она из семьи алкоголика, мать страдает созависимым поведением, у брата пристрастие к наркотикам. Отношения в семье строились по типу ролевого треугольника: Жертва, Обвинитель, Спаситель. Все три роли Вале хорошо знакомы, но особенно привлекательна для нее роль Спасителя. К этой роли она приучена с детства: мирила поскандаливших родителей, выслушивала жалобы мамы о тяжелой бабьей доле, старалась выглядеть благополучной, чтобы окружающие не догадывались о реальной семейной ситуации… Валя замужем с 20 лет, муж прямолинеен, директивен, «любит порядок». Каждый вечер он выпивает бутылку-две пива. У них сын, который боится отца и уже покрикивает на мать. Валя пришла к психотерапевту не ради себя, а ради брата, которому мечтала помочь, но, как это обычно бывает, скоро осознала, что помощь нужна ей самой. Она поняла это, когда увидела напугавший ее сон.
Валя (рассказывает, плача, как ее напугал сон): Вечером я видела фантастический фильм, который меня потряс, а потом после него меня преследовал сон по его мотивам: как будто девочка упала в колодец, а оттуда вместо нее вышла она же, но уже старуха: старая, страшная, в лохмотьях, и будто что-то хотела мне сказать, а я испугалась ее и убежала…
Я: И что именно ты не захотела выслушать от старушки?
Валя: Нет, я и вспоминать боюсь, я сразу вся начинаю дрожать от страха!
Я: Есть просто сны, а есть кошмары. Как правило, сны забываются, но кошмар забыть невозможно, потому что он вызывает очень сильное чувство страха. Но если сон — это послание нашего Бессознательного, то кошмар — это не просто послание, а угроза. Бывает так, что происходит что-то важное, чего сновидец не хочет признавать. Кошмар как бы берет нас за плечи и трясет, чтобы мы задрожали от страха и, наконец, прозрели и услышали то, что происходит с нашей жизнью.
