Я: Кроме одной вещи. Но про эту вещь вслух не говорят, а подразумевают. И мы в сессии произносим вслух не то, что обычно говорят люди друг другу, а то, о чем они молчат. И что ты сейчас чувствуешь?
Мила: Неловкость. Позорю маму.
Я: Именно это ты и сказала, когда была в ее роли: «Опозоришь семью». Что решаешь делать дальше — прекратить диалог, чтобы «не позорить» маму, или продолжить?
Мила (продолжает из своей роли): Мама, что попало говоришь! Я всегда с кем-нибудь, одна не бываю, ничего со мной не случится!
Я: И какое у тебя чувство, когда ты это говоришь?
Мила: Возмущение и обида. Что попало про меня думает.
Я: Чего хочешь от мамы?
Мила: Чтобы доверяла мне.
Я: А что, ты какая-то особенная? Разве с тобой действительно ничего не может случиться на улице после 10 часов?
Мила: Может, конечно. Но я об этом вообще сейчас не думаю…
Я: А когда будешь думать?
Мила: Ну, лет в 20…
Я: То есть через год? Представь, что прошел год. Поговори с мамой теперь.
Мила: Мама, я пошла гулять. Вернусь поздно.
Я: Меняйся ролями с мамой, ответь дочери.
Мила из роли мамы: Никуда не пойдешь!
Мила: Нет, пойду. Я уже взрослая!
Мила из роли мамы: Мало тебе дали по голове, опять собираешься! (Смех в группе)
Мила: Мама, я не могу всю жизнь бояться. Если дойдет до секса, то не беспокойся, я умею предохраняться!
Мила из роли мамы: Кошмар! И это моя дочь! Какие у тебя мысли!
М: Мама, но я же взрослая! Я же должна знать, какие мужчины…
Мила из роли мамы: Ну, у меня двойственные чувства. Как мама я хочу, чтобы ты вступила в брак девственницей, а как женщина я понимаю, что лучше иметь какой-то опыт, а то будешь мужу не интересна и он уйдет от тебя к другой… (Все хохочут).
Я: А зачем маме так важно, чтобы ты была до брака девственницей?
Мила из роли мамы: Ну, тогда я как мать горжусь, что выполнила свой долг. Тогда моя дочь как бы выше в цене…
Я: Поменяйся ролями и ответь маме из своей роли.
Мила: Мама, может, в твое время и важно было выйти замуж девственницей, но сейчас у молодежи другие ценности. И что мне делать?
Я: И что тебе делать? Как и получить опыт, и сохранить честное имя?
Мила из роли мамы: Ты можешь, конечно, экспериментировать, но как-то позаботься о своей репутации.
Мила: Хорошо, я выберу такого мужчину, у которого у самого хорошая репутация, который не будет рассказывать о наших отношениях всему свету.
Я: Как?
М: Спрошу у подруг. (Хохот в группе). Ну да, это глупо. (Подумав): Ну, всегда легко определить, кто разболтает, а кто нет. Нужно слушать себя…
Я: Что еще для тебя важно в этой сцене?
Мила: Все, я закончила.
Я: Сними роли.
Во время шеринга мама сказала, что шокирована: «Как тема нападения переросла в тему секса?! Не понимаю!» Я пообещала сделать анализ сессии после того, как все поделятся чувствами.
Комментарий к сессии «Тошнота»
Надо признаться, что меня, в отличие от матери Милы, как раз нисколько не удивил такой поворот сессии. Во-первых, появление на тренинге матери со взрослым ребенком (а в нашем случае — с двумя) уже говорит о созависимости, существующей между ними. Традиционно в терапевтических группах участникам предпочтительнее бывать без родственников, однако весь парадокс в том, что именно на группы по инициации приходят люди не инициированные, то есть с потребностью разделить психологические территории.
Во-вторых, о реальной теме девушки сообщал ее возраст — он соответствует задаче, которую она решала в своей сессии. Вспомним, что после нападения Мила от двери своей квартиры и обратно до двери должна была ходить с сопровождающими. Но в сказке все начинается именно с двери: оказавшись за дверью своего дома, героиня сказки учится жить сама. Те лжегероини, которым мать «подстилала соломки», так и не повзрослели, не прошли инициацию.
В-третьих, девушка сказала, что боится нападения со спины. Об этом признаке хочу сказать поподробнее. Я провела много терапевтических сессий, в которых спина играет особую роль. Она как бы указывает на способ взаимодействия людей друг с другом. Некоторые метафоры были настолько яркие, что их невозможно забыть. Например, однажды участница группы рассказала, что видела себя во сне без спины: вместо спины были оголенные кости скелета. Она очень испугалась этого сна, но когда мы стали его инсценировать, то оказалось, что женщина никогда не имела тыла — то есть родителей, которые бы оказывали ей поддержку и на которых бы она смогла опереться. В другой сессии у женщины все время мерзла спина, и когда я предложила ей найти способ согреться, используя ресурс участников группы, она поставила позади себя мужчину и женщину, которые ассоциировались у нее с отцом и матерью, и откинувшись на них спиной, призналась, что ей всегда не хватало опоры, в которой она нуждается.
Но если одно значение тыла — это поддержка и забота, то другое, противоположное — контроль. Кстати, авторитарные родители зачастую выдают одно за другое. Эрик Эриксон писал, что в раннем детстве (в психоанализе анальная фаза), во время овладения произвольностью (сдерживающе-отпускающий модус: удерживать и отпускать содержимое кишечника, владеть мышцами), ребенок может испытывать трудность при условии, что существует ранний и жесткий контроль со стороны взрослых. Вместо автономии и свободной воли ребенок научается стыду и сомнению — инфантильным эмоциям, которые воспринимаются как разоблачение и приводят не к пристойности, а к тайному стремлению убраться вон со всем тем, что имеешь, пока тебя не видят. Это ведет к регрессу ребенка, и именно спина становится индикатором этого регресса. Если ребенка много стыдят, он осознает, что его постоянно видят сзади, за пределами собственной видимости (при паранойе угроза сзади становится основной фигурой).
Как связана анальная стадия и кризис автономии с сессией Милы — взрослой девушки? Дело в том, что первая автономия предвосхищает вторую. Вклад ее в идентичность индивидуума — мужество быть независимой личностью, которая сама выбирает свое будущее. И хотя в сессии Милы мы имели дело не с первой автономией, а со второй, символика спины осталась та же самая: девушка ждет нападения сзади, с того места, которое невозможно отследить, но поскольку в семье декларируется неоспоримая любовь, то страх и агрессия девушки проецируются не на собственных родителей, а на грабителей.
Родители, которые в глубине души знают, что их задача — отпустить от себя выросшего ребенка, стараются это знание замаскировать не только от ребенка, но даже от самих себя, и подменить реальную задачу другой, менее актуальной, а потому менее болезненной. Это чаще всего удается, потому что в какой-то мере устраивает обе стороны, и вот уже разговор идет не про отделение, а, например, про то, чтобы помнить о возможности нападения грабителей.
