Дорога сужалась, лес наступал с двух сторон. Дважды я краем глаза замечал какое-то движение, но всякий раз, повернув голову, ничего не обнаруживал. Позднее я заметил стервятника, самого крупного из тех, что я видел в своей жизни. Он сидел на ветке полузасохшего дерева, нависающей над дорогой. Я поразился его размерам — он выглядел словно черно-белый человек, угнездившийся на суку. Но когда я подъехал поближе, он внезапно распался на три вспорхнувшие птицы. Я смотрел им вслед, удивляясь, как я мог принять три разных существа за одно и что высматривали стервятники на пустынной дороге?
Постепенно появились следы продолжающихся работ. Мимо меня проехал пустой фургон. Мы с Утесом посторонились. Возница даже не повернул головы в нашу сторону. Он смотрел прямо вперед и гнал упряжку опасно быстрым шагом для столь тяжелой повозки на уклоне. До меня начал доноситься отдаленный шум, и вскоре я миновал рабочий лагерь, разбитый у обочины дороги. На небольшой поляне стояло полдесятка хижин, загон с дюжиной лошадей и открытый навес. Рядом пара фургонов кривилась на сломанных осях. Место выглядело заброшенным и, если не брать в расчет лошадей, пустынным. Никогда прежде я не видел более унылого места. От него веяло безнадежностью, словно дурным запахом.
Внезапно мне захотелось повернуть обратно. Я видел достаточно, но не желал признавать очевидного. Старая знать права. Это пустой, бессмысленный проект. Он никогда не будет завершен, как бы долго ни велись работы и сколько бы денег ни потратил король. Слишком расточительно, глупо и жестоко отрывать горожан от их домов и посылать трудиться в далекой и дикой глуши. Мне очень хотелось повернуть Утеса назад. Однако до меня уже доносились голоса и скрип колес тяжелых фургонов. Хитч велел мне посмотреть на конец тракта, и я решил последовать его совету не только из любопытства, но и чтобы понять, зачем он его мне дал. Очень скоро я добрался до участка, где велись работы.
Я видел в деле куда меньший строительный отряд в отцовском поместье и знал, как это обычно происходит. В действиях людей чувствуется определенный ритм и порядок. Будущую дорогу размечают, расчищают деревья, замеряют высоту. Где-то приходится срыть часть земли, в другие места, наоборот, добавить. Надо постоянно подвозить камни и щебень, чтобы поднять дорогу над окружающим ландшафтом. Правильно идущее строительство напоминает сложный танец, где одни рабочие уступают подготовленное место другим.
Однако моим глазам предстал хаос. Либо управляющему работами было на все наплевать, либо он не мог справиться с обязанностями. Я слышал, как возница кричал на людей, копавших участок земли, по которому должен был проехать его груженый фургон. Чуть дальше две группы рабочих остановились, чтобы понаблюдать за дракой своих бригадиров. Те обменивались тяжелыми ударами, но без ярости и азарта. Никто не пытался их остановить. Оборванные каторжники стояли, опираясь на лопаты и кирки, и с угрюмым удовлетворением следили за дракой. Все они носили тяжелые ножные кандалы, не позволяющие делать длинные шаги. Это показалось мне варварством.
Вокруг царили разлад и беспорядок. На обочинах громоздились кучи грязи, поросшие травой и кустарником. Фургон, весь груз которого рассыпался по земле, валялся там, где опрокинулся. Наконец я добрел до того места, где дорога казалась лишь свежим шрамом на теле земли, серебристые пни срубленных деревьев показывали, в каком направлении она двинется дальше. На некоторых уже начал расти мох. Деревья срубили по меньшей мере год назад, а скорее, три. Невероятно. Строительство дороги обычно происходит гораздо быстрее.
Охранник в форме присматривал за группой заключенных, безуспешно корчующих пни. Он помахал мне рукой. Подъехав, я увидел у него на рукаве капральские нашивки.
— Эй! Стой! Куда это ты направляешься? — окрикнул он меня.
Я остановил Утеса.
— К концу дороги.
— Концу?
Он расхохотался, и заключенные присоединились к нему. У него ушло несколько минут на то, чтобы совладать с собственным весельем.
— С этим есть какие-то затруднения? — спросил я.
Я сжался, сообразив, что обращаюсь к нему как сын аристократа к обычному рабочему. Мне следует избавиться от этой привычки. Теперь, когда я стал простым солдатом, вряд ли кто-нибудь потерпит с моей стороны такое обращение. Однако капрал, похоже, ничего не заметил.
— Затруднения? О, никаких. Езжай себе дальше. Обычно мы посылаем туда только новобранцев, но, я считаю, всякий, кто попадает в Геттис, должен доехать до конца дороги. Там сразу станет ясно, что здесь к чему.
Он широко ухмыльнулся, оглянувшись на рабочих, и те закивали и заухмылялись в ответ — по всей видимости, потешаясь над моей полнотой. Я послал Утеса вперед, и мы проехали мимо них. Дальше все работы, казалось, встали полностью.
Дорога заканчивалась, упираясь в три поваленных дерева. Я никогда прежде не видел таких огромных стволов. Должно быть, их срубили несколько лет назад. Мертвые голые ветви и стволы посерели. Их гигантские тела и после смерти препятствовали продвижению дороги. А за ними высились, казалось, еще более мощные деревья. Стоит ли удивляться, что лесорубы отступились? Никому не под силу проложить дорогу между таких деревьев. Это безумие. Неужели это и есть великая мечта короля? Во мне рос гнев, смешавшийся с неожиданным презрением к самому себе. Мне вдруг показалось, что все, чему меня учили, вся моя гордость сына-солдата стали частью этой рухнувшей мечты. Глупо. Я глуп, король глуп, а тракт — просто чудовищная глупость.
Я сидел на широкой спине Утеса. Мужество оставило меня вместе с иллюзиями. Я молча смотрел на древний лес. Потом я спешился и пошел вперед — заглянуть дальше, за павших гигантов. Земля здесь была неровной, а колючий подлесок разросся, стоило солнцу его коснуться. Кусты стояли так плотно и ровно, что едва ли не казались нарочно посаженной кем-то живой изгородью, препятствующей вторжению. У здешней ежевики были колючие остроконечные листья и шипы по всей длине ее гибких веток. Я без особого энтузиазма попробовал продраться сквозь заросли, но вскоре запутался, словно насекомое в паутине. Выбраться оттуда стоило мне нескольких прорех в брюках и длинных кровоточащих царапин на руках. Ко всему прочему, я потревожил стаю мелких мошек, роем закружившихся вокруг. Отчаянно отмахиваясь от них, я отступил к дороге.
Мошки все еще гудели вокруг меня и пытались ужалить, когда я взобрался на один из громадных пней. Здесь можно было бы устроить прием для дюжины гостей. Отсюда мне удалось лучше разглядеть лес, начинавшийся за полосой колючего кустарника.
Только во сне мне доводилось видеть такие места. По сравнению с деревьями, растущими выше на холме, пень, на котором я стоял, казался молоденьким саженцем. Стволы некоторых деревьев обхватом походили на сторожевые башни и так же, как они, уходили высоко в небо. Нижняя часть ствола была прямой и лишенной ветвей, с корой, покрытой трещинами. Выше, далеко над моей головой, там, где появлялись первые ветки, она становилась более гладкой и цвет ее менялся с темно-коричневого на смешанные пятна зеленого, орехового и красновато-рыжего оттенков. Листья были огромны, размером с обеденную тарелку. Ветви разных деревьев сплетались друг с другом, образуя плотный купол. Внизу почти не было подлеска, лишь толстый ковер палой листвы, почвы и тишины, казавшийся неотъемлемой частью этого мира постоянных сумерек.
