— Хм. Должен признаться, я думал, что ты можешь вздрогнуть, увидев эти имена. Но ты либо холоден как лед, либо действительно с ними незнаком. Эти парни умерли не от чумы, Невар. Их нашли мертвыми в конюшне, вокруг твоей повозки. Доктор так и не узнал, что их убило. Он хотел получше изучить тела, чтобы выяснить, в чем дело, но сейчас, когда стало столько больных, ему просто некогда. Он мне сказал: «Просто похорони их. С остальным разберемся потом». Значит, ты о них ничего не знаешь, да?
Мурашки пробежали по моей спине. Эбрукс устроил мне проверку с помощью этого списка. Я постарался говорить медленно, словно его слова меня потрясли.
— Кто-то нашел мой фургон? И моего коня? Пару дней назад меня ограбили. Стукнули по голове. Когда я пришел в себя, Утес и повозка исчезли. Я сумел добраться до дома и еще целый день отлеживался. Думаешь, это были они?
— Ну, я немного их знал. Никогда не подумал бы, что они воры. Впрочем, и джентльменами их не назовешь. Элджи был злобным, как бешеный пес. Да и Пер любил вид крови — это все знали. Ни одна шлюха не брала у него деньги. И все же мне не нравится, когда наши ребята так умирают. Они были перекручены, как отравленные кошки. Паршивая смерть для солдата.
Я ощутил жуткое покалывание во всем теле. В приступе гнева я убил этих людей. Это была месть за то, что они сделали со мной, но все же это меня беспокоило. Эбрукс прав. Гибель от невидимой магии — не самая подходящая смерть для солдата. Подняв онемевшую руку, весь словно одеревеневший, я помахал ему вслед. Он кивнул мне в ответ и тронул коня.
Я принес лопату и принялся закапывать могилы. Сначала комья глухо стучали по крышке гроба, но затем звук стал заметно тише. Когда я подравнивал холмик над первой могилой, то неожиданно осознал, насколько успел привыкнуть к своей работе. Я даже не произнес последней молитвы над телами.
Как и Эбрукс. Он держался так, как будто мы закапывали мешки с зерном. Всю жизнь мне твердили о славной военной традиции почитания погибших. После сражений наших солдат торжественно хоронили с воинскими почестями. За военными кладбищами на западе тщательно ухаживали, сажали цветы и деревья, воздвигали статуи. Но только не здесь. Здесь мы опускали наших мертвых в землю, как картошку.
Чума спеков сделала смерть привычной. Мы научились разумно подходить к ней. Скорбь придет потом, когда опасность исчезнет и у нас появится время на размышления. Меня это печалило, но в глубине души я понимал, что так и должно быть. Так же было, когда я хоронил мать, сестру и брата.
Я поглубже вогнал лопату в поросший травой холмик. И вновь земля глухо ударила по деревянной крышке гроба. Другой музыки в память о погибших не будет.
День выдался теплым, и пот быстро пропитал рубашку у меня на спине. Я упрямо продолжал работать. В голове пульсировала боль. Краткий сон этой ночью не принес отдыха. Напротив, стоило мне подумать об этом «сне», и я чувствовал себя еще более измотанным. Вряд ли Оликея стала бы мне чем-то грозить, если бы не могла этого выполнить. Мне удавалось отвлечься от этой тревоги, только если я начинал беспокоиться о Спинке, Эпини, Эмзил и детях. Добралась ли чума до их дома? И если нет, если она еще может думать о таких вещах, то простит ли меня Эпини за то, что я не выполнил свое обещание навестить их сегодня? Я надеялся, что она учтет род моих занятий и поймет. Я продолжил закапывать могилу.
Я пообещал себе передышку, когда закончу с третьей. Я схожу к ручью и принесу прохладной, свежей воды. Я предвкушал это, разравнивая холмик над последней могилой, когда услышал зловещие звуки. Приближались тяжело нагруженные фургоны. На козлах первого сидел Кеси, лицо его было завязано платком. Фургон катился медленно — в нем стояло шесть гробов.
Вторым, не меньшим фургоном управлял незнакомый мне солдат. Сзади на груде досок сидели еще трое. Он остановился у моего сарая. Солдаты спрыгнули на землю и принялись разгружать доски. Кеси направил коня прямо ко мне. Он еще не успел подъехать, когда появился фургон Эбрукса, нагруженный точно так же.
— Помоги с разгрузкой, — хмуро попросил Кеси, останавливая повозку.
— Что делают эти люди? — спросил я, показав на парней, разгружающих доски.
Кеси печально покачал головой.
— В лазарете уже скопилась груда тел. Я могу привезти только шесть гробов зараз. Но если доски для гробов или сами гробы будут здесь, я смогу грузить только тела. А в гробы упакуем их прямо здесь.
Он говорил с осознанной небрежностью. Он перебрался внутрь фургона и подтолкнул ко мне верхний гроб. Я взялся за один край и удивился тому, как мало он весит. Кеси перехватил мой взгляд.
— Она была маленькой девочкой, — пояснил он, — Мартил Тейн.
— У тебя есть список имен?
— Да.
Мы спустили первый гроб и взялись за остальные. На крышках кто-то мелом нацарапал имена. Я сунул листок с именами в карман, к первому списку. К тому времени, как мы разгрузили фургон Кеси, к нам подъехал Эбрукс. Мы расставили гробы по порядку, в соответствии со списком. Я позаимствовал у Эбрукса огрызок карандаша, чтобы пронумеровать листки и соотнести их с могилами.
Девять гробов дожидались похорон. Я облегченно вздохнул, когда Кеси и Эбрукс отправились в сарай за лопатами. Но даже для троих это была тяжелая работа. Наконец они отошли в тень посаженной мной изгороди, а я направился к ручью за водой. Мы напились, плеснули еще уксуса на платки и немного освежили головы.
— И насколько все будет плохо? — спросил я.
Кеси приподнял маску и сплюнул в сторону.
— Первые несколько дней всегда трудные. Слабые умирают быстро. Затем все затихает ненадолго. И когда уже кажется, что все закончилось, начинается новая волна смертей. Думаю, те, кто заботится о больных, слишком устают и сдаются. Потом смертей становится меньше, затем — одна или две в день, пока все не заканчивается. И тогда приходит зима.
Я хотел спросить у Кеси, сколько сезонов чумы он видел, но не сумел этого выговорить. Я посмотрел на свежие холмики могил потом в сторону сарая, откуда, с тех пор как прибыли люди и доски, постоянно доносился стук молотков. Рядом уже стояли аккуратные ряды новеньких гробов. Пока я смотрел, двое солдат выпрямились и поставили на место еще один, только что сделанный. В их работе чувствовалось что-то столь неумолимое, что мое сердце сжалось. Это было похоже на странное, своеобразное умиротворение.
Такого Геттиса я еще не видел. Эта вереница гробов, это последовательное погребение мертвецов отделяли меня от ветеранов полка в куда большей степени, чем мое огромное тело. Каждое лето, с тех пор как сюда прибыл полк, они сражались на этой войне без оружия. Они целый год жили, ожидая жарких дней лета и чумы, разящей их с той же неумолимостью, что и вражеские стрелки. Как и всякий закаленный в боях полк, они с недоверием смотрели на любого новичка, раздумывая, долго ли он продержится и, если дело дойдет до стычки, будет ли он сражаться или сдастся сразу. Я был зеленым новичком — но до сих пор этого не понимал. Мы воевали со спеками, и сегодня состоялась моя первая схватка с ними. Как я мог в этом сомневаться? Я жил на кладбище, но только теперь на самом деле увидел, что оно означает.
