В его глазах застыла печаль. Я попытался не замечать в них вопроса.
— Это сделал Хитч, — объяснил я. — Он во всем признался мне в ту ночь, когда стал ходоком.
Спинк отвернулся. Он больше не смотрел мне в глаза.
— Спинк, я говорю правду. Он рассказал мне, что взял ремешок из упряжи Утеса и задушил им Фалу, поскольку магия его заставила. Он все это устроил. Именно он привел меня в бордель Сарлы Моггам.
Тут я осекся, вспомнив, что там никто не видел нас вместе. Он вошел раньше меня и покинул бордель, когда я все еще оставался там.
«О, как ловко проделано, Хитч. Ты хорошо послужил магии».
— Мне жаль, Невар, — запинаясь, выговорил Спинк. — Я тебе верю. Правда. Но все это выглядит так… неубедительно. Зачем разведчику Хитчу убивать шлюху? Ты обвиняешь покойного, которого уважали в полку. Да, он был слегка странным, но никто не поверит, что Хитч убил Фалу, потому что его заставила магия спеков.
— Однако они поверят, что я сделал это удовольствия ради, — угрюмо проговорил я.
Он прикрыл глаза.
— Боюсь, что так и будет.
Я отвернулся, отошел от двери и сел на койку. Деревянная рама заскрипела, но я не обратил на это внимания.
— Уходи, Спинк. Сохрани репутацию. Не думаю, что для меня еще можно что-то сделать. Уходи.
— Мне придется уйти. Но я вернусь, Невар. Я не верю в то, что о тебе говорят. Эпини тоже. Сейчас большинство женщин сердиты на нее, поскольку, хотя она и отдала майору Хелфорду письмо, она попыталась объяснить, что все это ужасная ошибка и что сержант Хостер не знал правды. Но они нашли упряжь Утеса, спрятанную в конюшне, и в ней действительно был заменен ремешок, совпадающий с тем, которым задушили Фалу.
— Значит, я не только стукнул себя по голове ведром, пока осквернял мертвых, но и оказался настолько глуп, что задушил шлюху куском собственной упряжи? Подумай сам, Спинк! Неужели ты способен представить себе, чтобы кто-то задумал такое убийство? «Я вытащу ремешок из упряжи собственной лошади, возьму его с собой в город, выманю Фалу из борделя, задушу ее и оставлю тело вместе с удавкой там, где его обязательно найдут!» Неужели кто-то может поверить, что я настолько глуп?
Спинк с силой стиснул челюсти, но заставил себя говорить.
— Невар, тебя обвиняют в таких отвратительных вещах, что любое подобие доказательств сочтут достаточным. Женщины со свистками требуют, чтобы кто-то был наказан, а подозревают только тебя.
Я вдруг вспомнил о том, что он мне сказал.
— Эпини встала на мою сторону? Прилюдно?
Он мрачно кивнул.
— Скажи ей, чтобы она отказалась от этого. Пусть изменит свою точку зрения.
— О да, и она, конечно, сразу же подчинится мужу.
Голос Спинка был полон сдержанной иронии, но в его напряженной улыбке я заметил и кое-что еще. Гордость. Он знал, что Эпини не отступит, чем бы ей это ни грозило.
— О, Спинк, прости. Из-за этого она потеряет всех своих друзей, ведь так?
— Не совсем. Эмзил решила поддержать Эпини. Она всем рассказывает, что ты прожил с ней почти месяц в Мертвом городе и даже пальцем к ней не прикоснулся, не говоря уже о вспышках гнева. Конечно, к голосу бывшей шлюхи мало кто прислушается, но тем не менее она встала на твою защиту.
Я поморщился.
— Иди домой, Спинк. Ты сделал все, что мог, а мне нужно подумать. Должны же быть какие-то доказательства моей невиновности.
— В таком случае тебе следует найти их побыстрее, — предупредил Спинк.
— Неужели они устроят трибунал в разгар чумы?
— Эпидемия прекратилась. Сразу, словно кто-то задул лампу. Некоторые называют это чудом. Я слышал, как по крайней мере один человек утверждал, что это добрый бог выказывает свою радость от поимки такого ужасного преступника, как ты.
— Она прекратилась?
— Как по волшебству. — Он мрачно улыбнулся. — Лихорадка проходит. Находившиеся при смерти выздоравливают на глазах. С тех пор как тебя доставили сюда, не было ни одной смерти.
— Как по волшебству, — горько подтвердил я. Я вновь улегся на возмущенно скрипнувшие нары и уставился в потолок, заплетенный паутиной. — Иди домой, Спинк. Скажи Эпини, что я ее люблю и прошу перестать меня защищать. И то же самое Эмзил.
— Что ты ее любишь? — недоверчиво переспросил Спинк.
— Почему бы и нет? — беззаботно ответил я. — Едва ли я что-нибудь потеряю, сказав это сейчас.
— Я им передам, — пообещал он, как мне показалось, едва ли не довольный поручением.
— Ко мне пришлют адвоката, верно? — спросил я у него, когда он повернулся, чтобы уйти. — Кого-то, кто поможет мне защищаться в суде?
— Они пытаются найти кого-то, кто согласится тебя представлять, — ответил он.
Если он думал, что его слова прозвучат обнадеживающе, он ошибся. Интересно, состоится ли трибунал, если у меня не будет защитника, подумал я.
Если бы я остался в Академии, то изучил бы военные законы и то, как они применяются. Впрочем, то немногое, что я слышал, убеждало — толку от подобных занятий было бы не много. Едва ли мне удалось бы чем-то воспользоваться для своей защиты. Я закрыл глаза и попытался ненадолго побыть мальчиком, который радостно отправился в Академию с надеждами на светлое будущее и прекрасную карьеру. В этом будущем я имел послушную и любящую жену, воспитанную в традициях семей офицеров каваллы. Карсина, что мы сделали друг с другом? Потом я стиснул зубы и признал, что ее едва ли можно винить в моих неприятностях.
Если я хотел найти виновника, мне следовало лишь посмотреть на себя. Хитч предупреждал меня, что за использование магии в собственных целях мне придется дорого заплатить. Если бы я не заставил Карсину извиниться передо мной, она могла бы тихо скончаться от чумы. Я сам подписал себе приговор. Что ж, смерть на виселице будет быстрой для человека моего веса. Скорее всего, голова просто оторвется от тела. Немного жутковато, но намного быстрее, чем висеть и задыхаться. Я покачал головой и попытался отогнать мрачные мысли. Сейчас об этом думать не стоит.
Однако ни о чем другом я думать не мог.
Голова все еще болела от удара ведром. Ощупав лицо и голову, я пришел к выводу, что должен был умереть от этих повреждений, если бы остатки магии не сумели так быстро меня исцелить. Судя по чувствительным участкам, у меня была сломана челюсть и проломлен череп. Меня раздирали противоречивые чувства: радость от того, что магия спасла мою жизнь, и сожаления, что я не умер быстрой смертью. И хотя исцеление происходило не так быстро, как после ранения пулей, я сообразил, что, когда я предстану перед судом, я буду уже совершенно здоров. И никто не поверит, что я получил страшный удар от мертвеца. Они найдут другое объяснение моему бессознательному состоянию.
Моя камера была маленькой и голой. Нары, горшок, зарешеченное окошко на двери, щель внизу, через которую мне передавали пищу. Из коридора лился тусклый, но никогда не гаснущий свет от висящей на стене коридора лампы. Было очень тихо. Либо в тюрьме не сидели другие заключенные, либо они постоянно спали. За все это время я видел лишь Спинка и охранников, которые приносили еду и время от времени заглядывали в мою камеру. Мне было нечем занять себя и отвлечь от мрачных предчувствий, и мои мысли метались по кругу.
