– Госпожа… ваше величество. Весь спор из-за того, что пропал генерал Лиакопулос. Никто не знает где, когда и как. Он отправился на запад, чтобы проверить, как обстоят дела в войсках, и исчез. Мы обсуждали, каким образом и из-за чего это могло случиться.
В душе у Ингер все оборвалось. Новость действительно не предвещала ничего хорошего, хотя и удивляться не стоило. Лиакопулос никогда не горел желанием поддерживать ее. Будучи человеком Рагнарсона, он считал ее неспособной или незаинтересованной в том, чтобы продолжать реформы Браги.
– Какие есть предположения? Господин Вольф?
– Он дезертировал. Решил, что ему тут больше нечего делать.
– А как считают остальные?
Двое нордменов, сэр Ренгильд и сэр Арнхельм, полагали, что правда выглядит несколько более зловеще: генерал Гильдии перешел на сторону вождя марена-димура, Криденса Абаки. «Эти двое давно снюхались», – утверждал сэр Арнхельм. Подобная мысль внушала ему отвращение, поскольку нордмены относились к марена-димура как к лесным дикарям, не считая их людьми. Полковник Абака и его приспешники стали слишком на многое претендовать во время правления бывшего короля, который сам был дикарем, не отличавшим благородных господ от простонародья.
Третий нордмен, сэр Квирре Больт, промолчал, лишь слегка усмехнувшись, и покачал головой, высказывая презрение к соплеменникам. Он верил в проницательность короля Браги.
Ингер повернулась к вессонцам. Мнения Бойера и Клири оказались полностью противоположными, хотя никто из них не считал Лиакопулоса негодяем. Клири не сомневался, что генерал просто отправился дальше на запад, увидев возможность уйти. Бойер же был уверен, что Лиакопулоса убили.
– И это сделали вовсе не повстанцы. Наверняка окажется, что убийца – Грейфеллс. Вопрос в том, кто больше всего от этого выигрывает, ваше величество.
– Слова истинного скряги-торговца, – проворчал сэр Арнхельм. – Все сводится к балансу доходов и расходов.
– Именно так, – кивнула Ингер.
Генерала никто здесь не любил. Лиакопулос держал их всех в узде, не отдавая предпочтений никому, и презирал их, считая лишь искателями приключений и мародерами, которых не волновала судьба Кавелина. Браги, королева Фиана и ее муж Криф, умерший, когда Фиана была еще подростком, выбивались из сил, чтобы создать государство, в жизни которого участвовали все населявшие его народы.
Ингер потерла лоб рукой, массируя виски большим пальцем и мизинцем.
– Йокерст, найди полковника Гейлса. Хочу видеть его здесь утром за рабочим завтраком.
Гейлс наверняка смог бы заменить Лиакопулоса. Он уже многому научился с помощью генерала, и подобное его продвижение выглядело вполне ожидаемым. И возможно, именно этого хотелось Дэйну.
В самом ли деле тот стоял за исчезновением Лиакопулоса? Он вполне был способен на такое. Но осмелился бы он стать врагом Гильдии наемников?
Проклятье Грейфеллсов заключалось в том, что они не умели точно предвидеть последствия своих действий. Пытаясь поступать разумно, они раз за разом рыли себе яму.
– Всем остальным – хватит строить догадки. Мне нужны факты. Выясните, что случилось в действительности.
Некоторые побледнели – за стенами таилась опасность.
– В одном можно не сомневаться, – сказал сэр Арнхельм. – Со старым режимом покончено. Лиакопулос был последним.
Ингер подозревала, что Арнхельм безмерно этому рад.
– Уходите все. Мне нужно отдохнуть, иначе я сойду с ума.
Все ушли. Она послала за доктором Вахтелем, тоже представителем старого режима, хотя никто об этом не упомянул. Впрочем, Вахтель оставался при любом режиме, превратившись в предмет обстановки замка Криф. Он лечил правителей Кавелина уже шестьдесят лет, кем бы те ни являлись.
Доктор дал Ингер снотворное, обладавшее неприятным побочным эффектом, – оно вызывало живые, часто пророческие сны, которые нередко превращались в кошмары.
Ингер проснулась не столь отдохнувшей, как надеялась. Она не помнила, что ей снилось, но новый день внушал страх.
Партизаны Криденса Абаки пытались обеспечить своим гостям все условия, но в дикой местности среди гор Капенрунг возможности для этого были не беспредельны. Кристен и ее спутники узнали, какова цена приверженности цели, хотя они страдали скорее от недостатка общения и ограничений в передвижении, чем от нехватки еды, тепла или крова.
Детей, включая маленького короля Браги Второго, это не особо волновало. Они носились вместе с ребятишками марена-димура, столь же грязные и исцарапанные, получая массу удовольствия на льду, в снегу и в лесах. Кристен пыталась убедить себя, что это даже неплохо для мальчика, которому предстояло стать королем всех кавелинских народов, включая лишенных гражданских прав марена-димура.
Кристен считала, что те в своем положении виноваты сами, поскольку не желают покидать дикие края и становиться частью большого народа. Хотя при короле Браги некоторые поступили именно так, в том числе Абака, который тогда был в числе высших армейских командиров.
Кристен и Даль Хаас сидели на скамейке в уютной хижине, в которой имелась даже такая роскошь, как большое стеклянное окно. Кристен не раз задумывалась о том, где его украли лесные жители. Снаружи падал снег. Большие хлопья ударялись об окно, таяли и соскальзывали вниз.
– Зима тут суровее, чем в Воргреберге.
– Думаешь? Как насчет той, что была во время Великих Восточных войн?
– Всего лишь одна тяжелая зима.
Кристен нахмурилась. Зима была не одна, причем невообразимо хуже, чем сейчас. Ее постоянными спутниками стали голод, опасность, страх и болезни.
Хаас наклонился ближе. Его больше не смущали нежные чувства к девушке, которая была вдовой сына его короля и матерью законного наследника Браги. Кристен тоже давно оставила всякую робость, зная, что тесть одобрил их отношения.
– Когда сидишь здесь, может показаться, что жизнь не так уж и плоха, – заметила она.
– Насколько лучше стал бы мир, если бы все были одинаково довольны жизнью…
– Ну, ты-то наверняка доволен. У тебя есть я.
– Похоже, кто-то чересчур умничает.
Появилась Шерили – она вышла к огню и посмотреть на снег. Оба промолчали, зная, что, если заговорить с ней, она начнет жаловаться на несчастья. Порой она могла утомить.
Шерили, миниатюрная и хрупкая, словно фарфоровая кукла, выглядела намного моложе своих лет, хотя была ровесницей Кристен. В свое время она безумно влюбилась в короля Браги, который был старше ее отца и с которым у нее была лишь короткая тайная связь. Ей уже казалось, что она вновь обрела потерянный смысл жизни, когда с королем случилось страшное.
Она театрально вздохнула, но никакого ответа не последовало. После еще нескольких бесплодных попыток она трагическим тоном объявила:
