Гейлс точно не знал, как он в конце концов оказался в «Кривом Вывихе», – возможно, потому, что здесь часто бывали во внеслужебное время солдаты гарнизона. Даже если бы его узнали, никто бы не возмутился.
Выбрав угол потемнее, он отмахнулся от тех, кто пытался составить ему компанию. Не ввязываясь в разговоры, он не выдал бы свой акцент. Но как-то само собой получилось, что он вошел в ту роль, которую когда-то играл под прикрытием.
Он стал склонным к чудачествам сержантом Гейлсом. Изменилась сама его поза и наклон головы, он оживленно жестикулировал, несмотря на угрюмую необщительность, а когда все же приходилось говорить, речь его звучала крайне простонародно.
Людей в таверне было немного. Хозяин тосковал по тем временам, когда королем был Браги и повсюду полно было солдат.
В «Кривом Вывихе» чувствовался дух ностальгии. И недовольства тоже.
У Ингер имелся шанс, но она растратила его впустую.
Вина в том, однако, не лежала целиком на ней – другая итаскийская банда пользовалась куда худшей репутацией. Некоторые даже считали, что королева неплохо справилась бы со своей задачей, если бы не ее двоюродный брат.
Кристен совершила блестящий стратегический маневр, уйдя в тень. Ее никто ни в чем не винил, и ей лишь сочувствовали. Смерть Криденса Абаки, в свое время ужасавшего Ингер, теперь воспринималась как некое проклятие, на фоне которого те, кто оставался на виду, выглядели не лучшим образом.
Марена-димура больше не бунтовали – они стали невидимыми. Никто теперь не мог обвинить их во всех неприятностях королевства.
Гейлс постепенно накачивался спиртным. Ему нравилось, что он столь многое может узнать. Возможно, уже было слишком поздно, чтобы от полученных сведений вышла хоть какая-то польза, но теперь его рука лежала на пульсе королевства.
Он пожалел, что раньше не совершал подобные вылазки. Знай Ингер больше, возможно, она была бы повеселее.
Никому не приходило в голову поинтересоваться, что думает простой народ – в Итаскии его мнение мало кого волновало. Но здесь – Кавелин. Здешние монархи прислушивались к народу в течение многих десятилетий. Возможно, могла бы и Ингер, тоже успевшая заразиться кавелинской лихорадкой.
Даже сам Гейлс в легкой форме страдал той же болезнью. Дав знак принести очередную порцию, он погрузился в размышления.
Потом он забеспокоился из-за времени. Ему следовало бы уже вернуться. Ингер наверняка устроит скандал, увидев его пьяным.
Но уйти он теперь не мог.
Приходили и уходили знакомые ему люди, но никто не обращал на него внимания, поскольку он специально рассчитывал свои походы до ветру так, чтобы его не заметили. Стратегия работала, пока не ввалился отряд лучников. Похоже, «Вывих» был далеко не первой их остановкой за этот вечер. Гейлс удивился, как им хватает денег на выпивку, учитывая, что им давно должны.
Лучники расположились именно там, где пришлось бы пройти Гейлсу по пути в нужник. И уходить они не собирались.
В конце концов боль в мочевом пузыре сподвигла Гейлса на решение. Он предпочел помочиться на пол, прямо там, где сидел, чего никогда бы не сделал, будучи трезвым.
В итоге он весь оказался мокрым, а остатки мочи протекли сквозь щели в полу. Запах ничем не выделялся на фоне прочих ароматов «Вывиха».
Внезапно над ним возникла лохматая фигура во главе троицы основательно набравшихся господ.
– Мать моя женщина! – пьяно взревел тот. – Кого я вижу! Сержант Гейлс, старый козел! Как дела, а, мать твою? Эй, да ты совсем хреново выглядишь. Что, жрать нечего? Тоже выгнали, а? Ну-ка, расскажи-ка этим придуркам про былые времена. Ну, знаешь – про войны Эль-Мюрида, когда ты плыл на том корабле в Хеллин-Даймиель или куда там еще, мать твою. Со всеми теми бабами. Вам стоит это послушать, парни. Смешнее я в жисть не слыхал.
Гейлса била дрожь. Мужчину, густо дышавшего ему в лицо перегаром, он не узнавал, а история, которую тот хотел услышать, была откровенной чушью. Ее сержант Гейлс из личной охраны королевы в свое время раз за разом повторял наизусть.
– Ну, давай же! Девять баб за день!
Вся таверна притихла, – по крайней мере, так показалось Гейлсу. Впечатление было такое, будто все хотят услышать великую сагу, включая лучников, которые пытались вспомнить, где они уже слышали все это раньше.
Гейлс огляделся, понимая, что если хоть кто-то близко знал полковника Гейлса, то ему пришел конец, окончательный и бесповоротный.
– Это было в Либианнине. Угу. Девять баб. Я не вру. Угу. Я тогда был молодой, и мы провели две недели в пути. Когда высадились на берег, у нас члены до подбородка стояли. Я поимел девять баб. За один день. Сами понимаете. За сутки. Две недели в пути. Я ни одной бабы не видел. Угу. Вы не поверите. Никто не поверит. Но это правда. Девять баб за один день.
Гейлс не стал повторять жесты и ужимки, которыми сопровождались рассказы прежнего сержанта Гейлса. Для этого просто не было места, к тому же он не хотел, чтобы кто-то увидел его обмоченные штаны.
– С тобой все хорошо? – спросил его неведомый знакомый. – Что-то ты стал совсем слаб. Раньше ты рассказывал все в деталях, дружище.
Гейлс поднял кружку.
– Слишком уж много этих деталей. Угу. – Он посмотрел на остальных. – Это правда. Спросите его. Две недели в море. Я был готов. Сколько баб можно поиметь за день? Я не хвастался. Я трудился. Угу. Никогда не забуду седьмую. Она стонала и царапалась – и кричала: «О! О! Гейлс! Гейлс! Не могу больше, Гейлс! О! Нет! Не останавливайся! Не останавливайся!» Угу. Это правда. Каждое проклятое слово. Девять баб за день. Я тогда был молодой. – Сделав вид, будто с трудом пытается удержать в себе содержимое кружки, он добавил: – Только теперь я не настолько молод. И пожалуй, пойду отсюда, пока меня кто-нибудь не обворовал. Но еще одна кружечка не повредит. – Он достал кошелек, оказавшийся пустым. – Вот дьявол. Кто-то уже постарался. – Он повернулся к тому, кто его узнал. – Не видел, никто не крутился тут рядом? Кто-то стянул у меня деньги.
– Мы только что пришли, сержант.
– Уверен, что уже их не потратил? – спросил приятель лохматого. – Не бесплатно же ты получил последнюю кружку?
Гейлс нахмурился, с трудом напрягая память, и решил, что пора обратить на пользу свои мокрые штаны. Снова изобразив приступ тошноты, он встал.
– Мне пора.
Мокрые штаны были видны всем, даже самым пьяным. Пошатываясь, он поздравил себя с тем, как сумел обезоружить даже тех, кто наверняка его узнал.
Чувствовал он себя, впрочем, ужасно. Специально изображать основательно набравшегося не было никакой нужды.
Отсчитав сорок шагов, он оперся о стену и оглянулся. Следом никто не шел. Похоже, все были уверены, что он не стоит того, чтобы его грабить или даже бить за то, что он офицер.
Он повернулся к выходу, зная, что вскоре ему станет весьма несладко. А завтра нужно ехать в Дамхорст…
