– Нет. Все пути ведут в тупик.
– Значит, это Майкл Требилькок.
– Каждый здешний пленник крайне ценен, и у большинства есть друзья намного ближе, чем в Кавелине.
– Не случится ли еще одно нападение, пока я здесь?
– Не знаю. Но могу точно сказать, что успехом оно не увенчается.
Мгла уставилась в увеличенное окно. Была ли она к этому готова?
– Мой отец и его брат перемещались без приемного портала. У тебя нет мыслей, как они это делали?
Вопрос застиг Шикая врасплох.
– Это в самом деле правда, о прославленная? Никогда о таком не слышал.
– Не знаю, почему это вдруг пришло мне в голову. Я тоже никогда ничего подобного не слышала, но вдруг сообразила – оба они оказались в крепости Вартлоккура в Зубах Дракона, где угодили в ловушку и погибли. Как они туда попали?
– Это правда?
Мгла помедлила. Было ли это правдой? Она слышала эту историю из нескольких источников, не вполне сходившихся между собой. Некоторые утверждали, что сами там были, но никто так и не рассказал, что в действительности произошло.
– Полагаю, придется спросить. Принеси доску.
Вартлоккур усмехнулся. Эта женщина откровенно с ним играла. Хотя, естественно, ее вполне можно было понять.
– Непанта, иди посмотри.
Непанта подошла к нему, держа на плече Смирену, и уставилась в шар, которым пользовался Вартлоккур. Мгла, улыбаясь, стояла у большой грифельной доски, одетая в мужское дорожное платье. На доске красовалась надпись большими белыми буквами: «Я готова явиться к тебе, чтобы увидеться с детьми».
– И ты ей разрешишь? – спросила Непанта.
– А ты как думаешь? Можем мы ей доверять?
Непанта задумалась:
– Она будет хорошо себя вести, пока дети с нами.
– Пожалуй, ты права. Что ж, начинай готовиться, но ничего им не говори. Она еще может передумать. Не стоит разбивать им сердца.
Непанта обняла его сзади и поцеловала в правую щеку, не заметив, как покраснел Вартлоккур. Он уже много лет тосковал по столь внезапным проявлениям любви.
Непанта вышла.
Вартлоккур призвал Нерожденного.
Рагнарсона разбудила необходимость посетить уборную. В последнее время она возникала у него чаще, хотя это была проблема стариков, а он себя пока таковым не считал.
В небе висела луна, словно живое доказательство существования реальности за пределами тюрьмы. Внезапно ее заслонило нечто цвета свежеразбавленной крови. Рагнарсон вздрогнул. Что за дьявольщина?
На него несколько секунд смотрели злобные глаза младенца, а затем Нерожденный исчез.
У Рагнарсона сильнее забилось сердце. Что это могло значить? Неужели спасение уже близко?
Но ничего не произошло, и когда он проснулся в следующий раз, то уже не был уверен, не приснилось ли ему чудовище в ночном кошмаре.
Нерожденный не мог не исполнить отданный ему приказ – в свое время Вартлоккур позаботился об этом, подчинив чудовище своей воле. Но сидевшее в нем зло проявляло себя в любом случае.
Радеахар пытался измываться над императрицей по пути в Фангдред, роняя ее и подхватывая после падения на тысячу футов. Она лишь в первый раз удивленно вскрикнула, но затем не издала ни звука.
Нерожденный так и не ощутил магию и лишь на третий раз обнаружил, что женщина падает молча. В том не было никакого удовольствия, зато страданий было достаточно – чем дальше она падала, тем хуже ему становилось.
Радеахар был неспособен к сложным рассуждениям, но обладал сильным инстинктом самосохранения, который быстро сработал. С этой минуты он сосредоточился на том, чтобы как можно скорее исполнить свою задачу.
За воротами Фангдреда имелся небольшой внутренний двор. В низинах уже приближалось лето, но зима все еще упрямо цеплялась за Зубы Дракона. Серые стены Фангдреда внутри и снаружи покрывал лед. Черный лед виднелся и на серых камнях двора. Мгла поскользнулась, как только Нерожденный опустил ее на землю, и выругалась – подобная неуклюжесть нисколько ей не льстила.
Холод тоже не добавил настроения. Она не ожидала столь заметной разницы в погоде, как и влияния большой высоты.
Ей навстречу вышли Вартлоккур, Непанта, Скальца и Екатерина. Дети уставились на нее, словно на сказочное животное. Они не побежали к ней – Екатерина даже отступила за Непанту, робко выглядывая одним глазом.
Чувство потери вонзилось острым когтем в сердце самой могущественной женщины в мире и рвануло изо всех сил. Она могла сокрушить империю из сотни миллионов душ, но не сберегла любовь собственных детей.
Осторожно ступая, она направилась к ним, напомнив себе, что и до возвращения в Империю ее нельзя было назвать хорошей матерью – по крайней мере, по понятиям простого народа, на чьих спинах держались империи.
Мгла приблизилась к ним, и ее увели в теплое помещение. Скальца, как и подобает идеальному солдату, низко поклонился и сказал:
– Добро пожаловать, мама. – В голосе его не было любви.
Екатерина что-то пробормотала и снова спряталась за Непанту. Непанта и Вартлоккур, похоже, несколько удивились, из чего следовало, что Екатерина обычно вела себя намного смелее.
– Ужин скоро будет готов, – сказала Непанта. – Если тебе нужно сперва привести себя в порядок…
– Да, нужно.
Служанка проводила Мглу в подготовленные покои. Женщина делала вид, будто не понимает языка Империи Ужаса.
На ужине были и дети Непанты. Малышка спала, свернувшись на левом плече матери. Этриан сел справа от Непанты. Взгляд его был устремлен в пустоту.
Трудно было поверить, что он угрожал самому существованию империи.
Ощущая себя неуютно в компании Вартлоккура, Мгла сосредоточилась на Непанте – ее золовке, младшей сестре Вальтера. Именно Непанта больше всего значила в этой семейной драме, арбитром в которой предстояло стать Вартлоккуру.
Слуги принесли простую еду, как и следовало ожидать в угрюмом замке в самых отдаленных горах. Ужин проходил в мрачном настроении – молчание нарушала в основном Непанта, мягко давая указания Этриану: «Ешь репу, Этриан. От нее ты станешь здоровее. Хороший мальчик, Этриан. Вынь палец из носа, Этриан». И так далее. Юноша вяло отзывался.
На вид он напоминал скелет. Несмотря на прекрасный аппетит, он оставался столь же худым, как и тогда, когда появился из восточной пустыни.
В какой-то момент он встретился взглядом с Мглой и что-то быстро спросил. Она не поняла.
– Он спрашивал, куда ушла Сааманан, – сказал Скальца. – Он все время об этом спрашивает.
– Ему становится лучше, мама, – словно мышка, пискнула Екатерина. – Он теперь может говорить.
