Господь записывал судьбу человека на лбу при рождении, но ее трудно было прочесть в зеркале. Зато легко было поверить, будто некий шут в самом деле способен раскрыть божественный план – особенно если будущее, которое ты видел сам, выглядело крайне неприятным.
– Эй, люди! Идите посмотрите!
Он проделал фокус, привлекший внимание нескольких мальчишек, а затем нашел грязную зеленую монету за ухом шестилетнего малыша. Тот умчался, чтобы обратить свое богатство в еду. Вскоре собралась шумная толпа ребятишек, услышавших новость.
Уверенности ему это не прибавило – он не привык к обществу детей, да и вообще людей. Борясь с обуревавшими его сомнениями, он изо всех сил пытался скрыться от мира, для чего позаимствовал личность давно умершего человека.
– Ився эта суматоха из-за одного ненадежного свидетеля? – спросила Ясмид. – Не понимаю.
– Все хотят, чтобы это было правдой, – ответил Хабибулла. – Всех тошнит от Мегелина. Он слабый тиран, который лишь плодит несчастья. Но не в меньшей степени всех тошнит от того, что им читают проповеди. Все жаждут спасителя и сами придумывают его себе – Короля без Трона, сильного человека, который принесет мир и единство. Но они забывают, какой это был человек на самом деле.
Ясмид все это знала, и ей это не нравилось. Ей не нравились возможные последствия религиозного и общественного характера, и еще ей не нравилось, что она может лишиться всех привилегий.
– Мне не хочется об этом говорить. И не хочется ничего в связи с этим делать. Не хочу, чтобы люди считали, будто меня это как-то волнует. Пусть все идет своим чередом.
– Но… – удивленно проговорил Хабибулла.
– Попробуем новую стратегию, мой старый друг. На этот раз вместо того, чтобы поднимать шум, убивать людей и кричать о Господе, мы сделаем вид, будто ничего не происходит. Предоставим мир самому себе, пока тот оказывает нам ту же любезность.
Она чувствовала, что старый солдат готов привести аргументы, но тот промолчал. Он тоже устал сражаться.
– Не пора ли увидеться с моим отцом? – спросила она.
– Да. Эльвас хочет, чтобы мы поужинали с ним и с чужеземцем. – Он не скрывал неодобрительного отношения к неверному.
– В таком случае будем возделывать наш сад. – Хабибулла озадаченно нахмурился. – Это сутра из Книги Примирения.
На самом деле это была вовсе не книга, а длинное письмо, которое написал Эль-Мюрид преследуемым новообращенным, когда был еще юн и прозорлив. Оно входило в большое собрание Вдохновенных Творений Ученика, которое цинично составила Ясмид в помощь наставлению на истинный путь правоверных.
– Ах да – где он говорит, что мы должны переносить все тяготы. Если мы проживем праведную жизнь и возделаем наши сады, Господь позаботится о нас.
– Прекрасно.
– Мой отец был там, в том лагере, где он написал это письмо.
«До чего же переплетаются людские жизни, – подумала Ясмид. – И иногда эти переплетения уводят в прошлое на десятилетия и поколения».
Она велела служанкам подготовить ее к шествию к шатру отца, от которого ее отделяла миля. Хотя она успела приручить неуступчивых имамов, ей не хотелось их провоцировать. На публике лучше соответствовать стандартам, ожидавшимся от знатной женщины. Таковы были неписаные условия негласного перемирия.
Уже несколько дней стояла прекрасная погода – нечасто доводилось видеть столь голубое небо, по которому величественно плыли облака, словно огромные снежные шары с серебристыми краями. Летом они были редкостью.
Факир из Матаянги заявлял, будто необычно хорошая погода – последствия великой войны между его родиной и Шинсаном. Ясмид интересовало лишь одно: насколько больше эта погода принесет влаги.
– Сегодня почти прохладно.
– Замерзла? – не понял Хабибулла.
– Нет. Я думаю о Гаруне. – (Хабибулла вздохнул.) – Извини. Зло никак меня не отпускает. Не могу выкинуть этого человека из головы. – Они прошли еще несколько шагов. – Его не было много лет, а я все смотрела на дверь, ожидая, когда он войдет. – Еще десять шагов. – Хабибулла, я могла бы вернуться домой в любое время, когда бы только захотела. Никто бы меня не остановил. Со мной была лишь одна старуха. Но я осталась и смотрела на дверь.
Хабибулла отвернулся, глядя на горы за их спиной. Показалось, будто на глазах у него выступили слезы, и ему не хотелось, чтобы их увидела его богиня.
Когда они подошли к шатру Эль-Мюрида, Ясмид снова остановилась.
– Я снова смотрю на дверь. Господи, смилуйся над своим слабым дитя.
– Он мертв, Ясмид. Смирись с этим. Все слухи – лишь плод бредового воображения.
– Я не могу с этим смириться.
Эльвас аль-Суки встретил госпожу Ясмид у входа в шатер Ученика, занимавший площадь в несколько акров. Жизненная философия Эль-Мюрида не позволяла ему обитать в сооружениях из дерева или камня, и при любой возможности он предпочитал жить в шатре. Нынешний шатер выглядел лишь призраком дворцов, которые он занимал в дни славы.
– Ты пунктуальна, госпожа, – сказал аль-Суки. – Увы, мы не смогли с тобой сравниться. Мы опаздываем весь день, и с каждым часом все больше.
– О чем ты, Эльвас?
Тот не стал ничего скрывать.
– Пока мы ждем, я надеялся показать тебе, какие успехи делает твой отец.
– Зачем? – Ей вовсе не хотелось здесь находиться, и все, что вызывало задержку, ее раздражало.
– Затем, что тебе следует это знать. Затем, что твоя развалина-отец – еще и Ученик, сияющая звезда для миллионов. Тебе следует видеть, каких трудов нам стоило воскресить провидца из человеческого праха.
– Все это очень интересно, Эльвас, – заметил Хабибулла. – А теперь давай к делу.
Просияв, Эльвас дал им знак следовать за ним.
Они вышли на открытую площадку размером пятьдесят на сто футов, над которой на высоте в двадцать футов нависал поддерживаемый шестами полог. Обстановка была крайне скромной. Пол покрывали опилки и щепки, смешанные с просеянным песком и глиняной крошкой. В лившемся сквозь полог кремовом свете они увидели нескольких мужчин, занимавшихся ритмической гимнастикой, вокруг которых расхаживали свами Фогедатвицу и его подобострастный переводчик. Иногда свами ударял кого-то хлыстом. Всю их одежду составляли набедренные повязки, и ничье тело не стоило того, чтобы выставлять его напоказ.
Ясмид не узнала отца.
Когда Хабибулла привез ее домой – казалось, целую эпоху тому назад, – Мика аль-Рами напоминал толстого слизня, наполовину ослепшего и едва сознающего, что он вообще жив. Опекуны поддерживали его в этом состоянии, чтобы он не вмешивался в то, что они творили от его имени.
Большинство этих паразитов теперь пребывали в обители зла. От них помогли избавиться Непобедимые и хариши.
