– «Просперо», – ответил Малькольм на звонок.
– Это Миранда.
– Почему ты звонишь со второго этажа?
Мне хотелось пошутить: «То есть ты думаешь, я настолько ленивая?»
– Я уехала, – объяснила я. – Меня сегодня не будет.
– Спрашиваешь моего разрешения?
– Нет.
– Ну, значит, увидимся, когда вернешься. – Его голос звучал настолько ровно, настолько спокойно, что я на минуту засомневалась: состояли ли мы действительно в нашей негласной ссоре.
За озером возвышалась гора – излюбленное место лыжников. Вдоль ее бесснежных склонов выстроились ряды еловых и сосновых деревьев. Лес простирался далеко за пределами горнолыжного курорта, вдоль всего горного массива и до равнины, окружавшей озеро. Гладкая поверхность воды расходилась волнами, когда рядом проносились моторные лодки. У побережья столпились байдарки. Туристы, стараясь держать равновесие при гребле, медленно отплывали от берега. Летний сезон продлится еще до середины октября, затем начнет холодать и пожелтеет листва. Биг-Бэр оставался чуть ли не единственным местом в Южной Калифорнии, где листья меняли свой цвет, окутывая горные вершины багровым покровом. Осень в Филадельфии была так же прекрасна. Те же яркие цвета вдоль реки Скулкилл и опавшая листва на каменных тротуарах рядом с кампусом.
К моменту, когда опадут листья, «Книги Просперо» будут принадлежать кому-то другому. Если они вообще кому-либо принадлежали. К моменту, когда умрут листья, все изменится. Все, кроме меня. Я вернусь к Джею, в нашу квартиру – предположим, она все еще наша, – в свой класс, где висели портреты Сьюзен Браунелл Энтони и Гарриет Табмен, и жизнь вернется на круги своя.
Я свернула к Фонскину, к дому, располагавшемуся по нужным координатам, продолжая размышлять об осени, о школьниках, обедающих на лавочках во дворике столовой, об уроках, которые я вела столько раз, что помнила материал наизусть. Процесс преподавания отчасти напоминал постоянное повторение своего любимого слова. «Фуксия», «искрометный» или «люминесцентный». Поначалу оно плавится во рту, такое мягкое и нежное, но при частом повторении звучит очень странно. Фуксия теряет краски. Искрометный кажется избитым. Люминесцентный – тусклым. Я рассказывала ученикам о знаменитой речи Патрика Генри в палате бюргеров в Вирджинии и в какой-то момент переставала понимать, что же в ней такого значительного? Получилось ли у Патрика склонить своих соратников к сопротивлению парочкой незначительных слов, которые никто даже не удосужился записать? О содержании мы судили по рассказам очевидцев. Я и подумать не могла, что история в какой-то миг обесцветится или станет избитой. Я и не догадывалась, что однажды она станет тусклой. К этому и привело преподавание. Ученики, усердно записывающие каждое слово. Ученики, которых, наоборот, приходилось подгонять. Те, кто заботился только о своих оценках, и те, кто не заботился вообще ни о чем.
Я вспомнила про «Книги Просперо», про сумму, которую еще необходимо было заработать, про билеты на торжественный вечер, которые мы должны были как-то продать, про взносы, которые существовали только в виде обещаний. И все же, по какой-то непонятной причине, эта работа не отягощала меня так сильно, как моя обычная жизнь.
Я припарковалась у нужного дома. В реальности он выглядел еще хуже, чем в интернете. На крыльце иссохли от времени перила с выбитыми стойками. Передний дворик заливала грязь, из которой отдельными клочками выбивалась пожухлая трава. Дверь открыла женщина в фартуке. За ее спиной доносились крики детей. Ее вьющиеся волосы оказались немного взлохмачены, а фартук белел от муки.
– Да?
Крики перешли в пронзительный визг, и незнакомка проголосила в темноту:
– Джонатан, не трогай духовку!
Дети захихикали, а женщина вновь с немым вопросом посмотрела на меня.
– Не уверена, что я по адресу. Меня зовут Миранда Брукс. Судя по всему, мой дядя, Билли Силвер, направил меня сюда, чтобы я поговорила с вами.
– Кто? – Она снова отвернулась. – Джонатан, я что тебе сказала?
Дети снова завизжали.
– Может, мне приехать в другое время?
– Понятия не имею, что вы продаете, но это мне неинтересно.
Она почти закрыла дверь.
– Пожалуйста, скажите, вы не знали моего дядю, Билли Силвера?
Позади нее что-то с грохотом упало.
– Простите, ничем не могу помочь.
Она захлопнула дверь, и вся жизнь внутри дома умолкла. Ухватившись за перила, я спустилась обратно. Наверное, я неправильно расшифровала код. Не те координаты. Или я ошиблась, когда вбивала цифры в интернете? Я достала телефон и проверила еще раз – координаты все так же вели меня сюда.
Внезапно в мой палец попала заноза. Я вздрогнула от боли. На кончике пальца выступила кровь, и я прижала к этому месту большой палец, чтобы остановить кровотечение. Перила покрывали острые щепки и облупившаяся краска, под которой виднелась прогнившая древесина. Колонна, державшая крышу, казалось, вот-вот обвалится. На ней почти не осталось краски, но на небольшом белом кусочке можно было заметить сердце, выгравированное на мягком дереве.
Внутри этого сердечка находились инициалы: «Б + Э».
Раздражение хозяйки дома чуть не переросло в ярость, когда, открыв дверь, она вновь увидела меня на пороге.
– Простите за беспокойство. – Я указала на инициалы на колонне. – Вы не в курсе, кто их выгравировал?
– Что? – Она даже не посмотрела на надпись.
– Я ищу старых хозяев. Вы случайно не были с ними знакомы?
– Этот дом уже двадцать пять лет принадлежит моим родителям.
Она собралась закрыть дверь, но я ступила вперед.
– Прошу вас! Мне очень нужно знать, у кого они его купили.
За полузакрытой дверью половина ее лица скрылась в тени.
– Его продавали, так как владельцы погибли во время шторма.
– Шторма? – Перед моими глазами появились картины из книги Стейнбека. Вихрь из дождя и ветра. Наводнение. Смерть. – Они оба погибли?
– Возможно, только жена. Моя мама никогда не рассказывала мне всю историю. Да мне и не хотелось знать, честно говоря. – За ее спиной раздался грохот, что-то вдребезги разбилось. Дети ахнули, а затем разразились смехом. – Мне нужно идти.
– Может, кто-нибудь знает, что с ними случилось?
– Спросите Дотти из библиотеки, – пробормотала она, закрывая дверь. – Если кто-то и слышал о произошедшем, то это Дотти.
* * *
Во дворе местной библиотеки росли только увядшие кустарники и пожухлая трава. Работники занимались своими делами за столиками, отгороженными от всего зала. Мужчина с хвостиком заносил книги в базу. В воздухе витал запах плесени, свойственный библиотекам и такой непохожий на запах «Книг Просперо».
Библиотекарь читала за справочным столом. В кучерявых волосах серебрилась седина, и мне подумалось, что она, вероятно, достаточно долго работала здесь и помнила трагедию тридцатилетней давности.
