Книга Госпожа отеля «Ритц», страница 17. Автор книги Мелани Бенджамин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Госпожа отеля «Ритц»»

Cтраница 17

Многие из этих семей были завсегдатаями бара или ресторана «Ритца», хотя в отеле и раньше существовали негласные и, как выразился Клод, выборочные квоты на евреев. («Мы должны заботиться о том, чтобы наши клиенты чувствовали себя комфортно, Бланш. Ротшильды очень приветствуются; фактически они инвестируют в „Ритц“. Есть евреи и есть евреи. И ты это прекрасно понимаешь, потому что вы, американцы, не так уж сильно отличаетесь от нас». Он, конечно, прав. То же самое происходит в Нью-Йорке, где Гуггенхаймы гораздо более приемлемы, чем Гольдберги.)

Направляясь на чай к герцогине или просто на прогулку – даже в разреженной атмосфере «Ритца» теперь становится душно из-за сгущенного немецкого акцента, – Бланш все чаще проходит мимо них. Может быть, она сознательно ищет их… Папа в прекрасной фетровой шляпе и пальто беспомощно сидит на обочине, а мама в меховой шубе, с отважным мазком красной помады (всегда с отважным мазком красной помады!) и идеально завязанным шелковым шарфом, таким французским, собирает своих детей, как цыплят, и начинает стучать в двери или звонить родственникам из телефонных будок. Именно мама сохраняет способность двигаться и думать. И строить планы.

Почему Бланш их так называет? Мама и папа? Мысленно она всегда так делает, когда сталкивается с этими несчастными семьями, когда проходит мимо них или останавливается, чтобы вложить им в руки деньги. А когда Бланш идет дальше, идет по своим делам – ведь она может свободно передвигаться, может вернуться в свой дом, – то в их лицах ей чудятся знакомые черты. Может, это просто кошмар? Или запавшая в память старая фотография? Или смутное детское воспоминание?

А еще лица евреев – особенно тех, кто в последнее десятилетие бежал в Париж из Германии и Австрии, – напоминают ей о Лили.

Прошло почти четыре года с тех пор, как она встретила Лили. Это случилось, когда Бланш снова убежала от Клода.

Это стало их привычкой, их игрой. Он настаивал на том, чтобы ночевать в другом месте по четвергам; они спорили об этом; она не могла объяснить ему, как сильно это ее унижает, он не мог понять, почему это ее волнует. Ненадолго Бланш убегала. Потом она возвращалась, или Клод приезжал за ней, чтобы испытать романтический трепет от того, что сам ее вернул. В течение нескольких месяцев они жили и любили в хрупком согласии, ночь четверга проходила спокойно. А потом все начиналось сначала. Всегда начиналось сначала.

Во время одного из таких побегов Бланш встретила Лили.

– Куда ты теперь, Бланш?

– Домой, в Париж.

– Париж… – Маленькая женщина (она была похожа на девочку, но говорила как пьяный моряк и к тому же плохо понимала по-английски) рядом с Бланш кивнула. Они стояли у перил корабля, наблюдая, как он рассекает Средиземное море.

– Я тоже поеду, – решительно заявила она. – Я поеду с тобой. Мне всегда хотелось увидеть Париж.

Она сказала, что ее зовут Лили. Лили Харманьгоф. Бланш спросила, не русская ли она, но она только пожала плечами. Бланш спросила, не румынка ли она, но она только пожала плечами. Бланш спросила, из какой она страны. Но она только пожала плечами.

– Париж тебе подойдет, – заметила Бланш с саркастическим смешком.

– Почему, Бланш?

В ответ Бланш только пожала плечами. Лили радостно засмеялась и захлопала в ладоши. Люди глазели на них, но Бланш уже привыкла к этому. Люди часто пялились на Лили.

Не только потому, что Лили была крошечной, впечатлительной и склонной стучать незнакомцев по плечу, чтобы задать им личные вопросы (так она познакомилась с Бланш). Не только потому, что она одевалась как сирота, нашедшая мешок со старыми цирковыми костюмами: сегодня на ней был красный берет поверх стрижки под мальчика, изумрудно-зеленый свитер, усыпанный стразами, но с заплатами на рукаве, узкая черная юбка, желтые перчатки и плоские фиолетовые туфли, подошва которых отставала на правом каблуке. Ее черные чулки были чистыми, но слишком большими; они собирались на коленях. Она не пользовалась косметикой; на щеках и носу Лили красовались очаровательные веснушки, что придавало ей сходство с эльфом.

Но это еще не все. В Лили было что-то, что заставляло задуматься, где она была и куда направлялась. Что она видела и о чем забыла. Ее глаза всегда тревожно бегали, ища и оценивая. У Бланш возникло неприятное ощущение, что Лили точно знает, где находятся все выходы из комнаты и все окна, где она может спрятаться, если понадобится.

– Почему тебе так грустно возвращаться, Бланш? – Лили толкнула ее локтем. – Разве ты не хочешь домой?

Бланш пристально посмотрела на нее. За двое суток, которые прошли с того момента, как Лили села рядом с Бланш в корабельном баре и спросила, зачем она надела это платье (ведь этот цвет совсем не идет Бланш, но идеально подходит ей, Лили!), они провели целый час с двумя льстивыми солдатами Иностранного легиона и напоили их до беспамятства; играли в шаффлборд ногами, а не руками; придумали соревнование, в котором тот, кто зашел дальше всех в разговоре с незнакомым человеком о его сексуальных предпочтениях, получал бутылку шампанского (Лили стала победительницей); выиграли Кубок любви в конкурсе румбы (Бланш вела) и устроили вечеринку в спасательной шлюпке, пригласив только мужчин, которые носили монокли (их было удивительно много).

За эти сорок восемь часов Бланш смеялась больше, чем за долгие годы, проведенные с Клодом. Она смеялась так только с Перл, в те старые добрые времена… Так почему же Лили Харманьгоф говорит, что ей грустно?

– Я не грущу.

– Ну конечно! Каждый раз, когда ты смотришь на море, твое лицо меняется. Уголки губ опускаются. Вот так! – Лили сделала печальное лицо. – Ты не годишься в шпионы, Бланш. И играть в покер у тебя не получится.

– Мне уже говорили об этом.

– Так. Рассказывай!

Они стояли у борта корабля; морские брызги обдавали их волосы и лица. Бланш поняла, что у нее уже очень давно не было близкой подруги. Когда-то у нее была Перл. Но сейчас Перл умирала, не в силах ни думать, ни говорить связно. Перл умирала, несмотря на все попытки Бланш спасти ее. Возможно, умирала как раз из-за этих попыток, чтобы избавить Бланш от затянувшегося отчаяния. Бланш никогда не была близка со своими сестрами; впрочем, сейчас их все равно разделял океан.

Ее самым близким другом был Клод. По грустной иронии судьбы именно из-за него у Бланш не осталось подруг. Встречая любую женщину, Бланш невольно задавалась вопросом: а вдруг это она? Неужели эта милая дама, которая сидит рядом с ней в чайной «Ритца», болтая о дороговизне перчаток и интересуясь, какими духами пользуется Бланш, на самом деле любовница Клода? Каждая женщина со своими зубами и моложе пятидесяти лет становилась подозреваемой. Клод сделал так, что Бланш перестала доверять женщинам.

Что касается ее приятелей из «Ритца»… Ну да. У Бланш было много знакомых и собутыльников. Знаменитости, которых все боготворили: Хемингуэй, Фицджеральд, Портер, Пикассо, кинозвезды. Но они не были ее друзьями. Она не могла делиться с ними любовными переживаниями, потому что не ждала сочувствия. Ведь они были мужчинами. Они наверняка встанут на сторону Клода. И они, скорее всего, вспоминали о Бланш только тогда, когда находились в сказочных стенах «Ритца», где она превратилась в такой же декоративный элемент, как огромная фреска с изображением сцены охоты за баром. Вне этого заколдованного мира Бланш для них не существовала. Иногда Бланш задавалась вопросом, существует ли она вообще за пределами «Ритца».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация