Но Клод дал Бланш слово во время того разговора в кабинете перед отъездом в Ним. До этого он ничего ей не обещал, поэтому не испытывал чувства вины за свои интрижки. Теперь все иначе; он взял на себя новые обязательства перед этой уязвимой, неуравновешенной женщиной. Хотя его беспокоило, что она думает, будто он спит с другой, Клод испытывал извращенное удовольствие от того, что на самом деле не делал этого. Даже во время войны.
Особенно во время войны.
Наблюдая за Лили – такой свирепой, такой усталой, такой грязной, – Клод принимает решение.
– Если ты поклянешься мне, что не выйдешь из этой комнаты, ни при каких обстоятельствах не снимешь трубку, не откроешь дверь, не раздвинешь шторы, ни о чем не попросишь – ты можешь остаться. И я вывезу его из страны, чтобы он поправился. Если ты считаешь, что ему это нужно. У меня есть… кое-какие связи.
Темные глаза Лили вспыхивают – от удивления, понимает Клод. Затем он наблюдает, как изумление расцветает на ее лице.
– Ты? Ты… Клод – ты? Я не могу… как… я никогда бы не догадалась!
Клод держится так, словно он гораздо выше ростом; он смотрит на Лили сверху вниз.
– В конце концов, я француз. Но ты не должна говорить Бланш! Ни слова. Она не должна знать, не должна ни о чем подозревать! Потому что нельзя подвергать ее опасности. Есть вещи… есть вещи, которых ты не знаешь о моей жене, поверь мне. Я думаю, вам с Лоренцо лучше уехать из страны, и, честно говоря, был бы рад, если бы вы это сделали, потому что не могу допустить, чтобы Бланш снова рисковала.
– Думаю, ты кое в чем ошибаешься, Клод Аузелло. Кое в чем, что имеет отношение к твоей жене. Но это не мое дело. Спасибо, но мы останемся в Париже, Лоренцо и я, пока проклятые нацисты здесь. У нас есть над чем поработать.
– Значит, три дня. И все, понимаешь? Я не могу держать его здесь дольше. Не могу подвергать опасности персонал. Но я могу устроить вас где-нибудь еще, неподалеку.
Она кивает и протягивает руку, чтобы убрать волосы Лоренцо с глаз. В этот момент Клод видит в Лили женщину, трепетную женщину. Он больше не презирает ее.
– Я пришлю вам поесть.
– Бланш уже прислала.
– Ну конечно. Не впутывай больше Бланш. Лили, ты меня понимаешь? Я не могу этого допустить.
– Не можешь этого допустить? – и снова она смотрит на него с удивлением, прищурившись. – Неужели?
– Да. А теперь делай, как я сказал.
Она кивает и начинает разворачивать чистую повязку. Клод собирается уходить.
– Ты хороший человек, Клод Аузелло, – говорит она.
Он открывает рот, чтобы ответить, но не находит слов. Клод молча выходит из номера; какое ему дело до того, что думает эта особа? Но на сердце вдруг становится тепло, и ему приходится признать, что мнение Лили имеет значение. Потому что он хочет, чтобы женщина снова восхищалась им.
Нет, не просто женщина. Клод хочет, чтобы его жена восхищалась им и смотрела на него так, как когда-то.
Он не может себе этого позволить по многим причинам. В том числе потому, что, как ни прискорбно, не доверяет жене. Поэтому он не скажет Бланш, что знает о ее причастности к происходящему. Пусть она думает, что смогла перехитрить мужа. Хотя бы один раз! Пусть веселится и, как маленький ребенок, наслаждается приключением. Она это заслужила. В конце концов, ей и правда должно быть скучно сейчас. Скучно просто ждать и бездельничать, даже в «Ритце».
Однако.
Как назло, пока Клод разговаривал с Лили и Лоренцо, в «Ритце» воцарился полный хаос. На этот раз виновницей суматохи стала сама Коко Шанель. Мадемуазель угораздило быть похищенной двумя членами Сопротивления. Их количество росло не по дням, а по часам, и Клод не мог не задаться вопросом, что растревожило это осиное гнездо.
Впрочем, «похищение» – слишком громкое слово для инцидента с Шанель. Двое диверсантов ждали ее в номере – никто не знал, как они туда попали, но у Клода были предположения. Они накинули Коко на голову сумку и отвели ее на заброшенный склад, где сказали, что знают о ее отношениях с фон Динклаге и заставят мадемуазель заплатить за это, когда закончится война.
Через два часа ее вернули. С Шанель все было в порядке; она даже не слишком громко ругалась. Естественно, Клод сразу зашел к ней, чтобы выразить соболезнования и принести извинения. А заодно пообещать разобраться в произошедшем, насколько это в его силах. Как такое могло случиться с мадемуазель Шанель! Да еще в «Ритце»! Уму непостижимо! Какой ужас!
(«Какая удача», думал Клод, продолжая возмущаться, клясться и успокаивать даму. Эта женщина была позором для своей страны, предательницей.)
Небольшое шоу в исполнении Клода успокаивает Шанель, но не фон Динклаге. Нацист в ярости. Он сообщает Клоду, что, по его мнению, два члена Сопротивления все еще находятся в отеле. Немцы планируют обыскать все номера в крыле, выходящем на улицу Камбон. Если Клод не будет сотрудничать, они выломают двери; естественно, «Ритц» будет нести расходы по их замене, а фамилия Аузелло появится в списке, в который Клод предпочел бы ее не включать.
Спатзи явно не удастся умилостивить напоминанием о кнелях.
Задумчиво кивая, Клод тянет время – он якобы не может найти ключи. Даже если в данный момент нацисты не ищут Лили и ее любовника, факт остается фактом: они здесь, и Лоренцо могут узнать. Лили известна как пьющая подруга Бланш, так что с ней, вероятно, все будет в порядке (впервые Клод ловит себя на мысли, что кутежи жены не лишены смысла, но быстро выкидывает из головы эту странную идею – сейчас у него есть заботы поважнее).
Наконец Клод «находит» ключи и в сопровождении четырех вооруженных немецких солдат выходит из своего кабинета. Пульс стучит у него в висках, руки дрожат так, что ключи мелодично звенят.
Он не может в это поверить, Клод просто не может в это поверить. Взведенные курки – в отеле «Ритц» на Вандомской площади! Впервые опасность, настоящая опасность, подобная той, что давно поселилась в других местах Парижа – в переулках, на заброшенных пустырях или темных ночных улицах, – проникла за священные стены дворца Сезара Ритца.
Наконец война пришла и в «Ритц». В самой глубине души – там, куда еще не проник парализующий страх, – Клод испытывает облегчение. Может, даже восторг. Потому что теперь они все в строю.
Потом страх берет верх. Никогда раньше Клоду не приходилось стучать в двери гостей и бесцеремонно звать их, не заботясь о том, чем они заняты.
Они начинают обход со второго этажа – на первом нет номеров. Клод стучит; дверь либо открывают, либо нет. Если не открывают, то он использует свой ключ, и немцы врываются внутрь. Заглядывают под кровати, за шторы, в шкафы и ванные комнаты, высовываются из окон (настоящих балконов в «Ритце» нет). Бесцеремонно роются в сундуках и ящиках; как мусор, швыряют на пол шелковые блузки, атласные пеньюары, пиджаки в клетку… Опрокидывают лампы. Грязными руками хватают полотенца и бросают их в раковину.
