— М-да, — согласился Глеб.
Без долгих обсуждений было ясно, что удобная во всех отношениях версия об устроенном Аристархом Вениаминовичем розыгрыше накрылась медным тазом: у старика просто не было ни времени, ни технических возможностей для столь тщательной подготовки.
— Теперь я понимаю, почему сюда послали именно меня, — неожиданно сказал Краснопольский.
— Вас сюда послали, потому что вы поссорились с начальством, — сказал ему Глеб. — Я лично знаком с вами всего пару дней, но даже у меня периодически возникает желание послать вас еще дальше.
— Ваша осведомленность меня удивила бы, не знай я, кто вы такой на самом деле, — не остался в долгу Петр Владимирович. — Но речь не об этом. Послать подальше, говорите? Так ведь я вам об этом же толкую! Ведь есть же места гораздо более далекие, чем Северный Урал, и задачи куда менее перспективные, чем та, которую передо мной поставили! Здесь все-таки имеется шанс хоть что-то найти и оставить этого жирного борова с носом.
Глеб не стал уточнять, кто такой этот жирный боров: подробности конфронтации Петра Владимировича с начальством его в данный момент не интересовали.
— Ну, и почему же жирный боров послал вас именно сюда, в Волчанку? — спросил он.
— Потому, что отсюда еще никто не возвращался, — со странным спокойствием произнес Краснопольский. — Думаете, то, что написано в тех ваших бумагах, было для меня открытием? Но я, грешным делом, думал, что это какая-то ошибка или даже шутка. Знаете, бывают такие шутники, хорошо знающие: что написано пером, не вырубишь топором. Они пошутят, а потомки, кретины, воспринимают эту шутку как исторический факт.
— Но теперь вы переменили свое мнение, — не без иронии подсказал Глеб.
— Даже не знаю, — признался Петр Владимирович. — Мне ясно одно: местное население чего-то сильно боится. А вот это, — он кивнул на след, — очень хорошо объясняет чего. Ну, а ваше мнение?..
— А мое мнение не изменилось, — сказал ему Глеб. — Прежде чем соваться к монастырю, надо хорошенько разобраться, что тут происходит.
— И что вы намерены предпринять в этом направлении?
— Завтра поеду в область, зайду в архив или краеведческий музей и поинтересуюсь, насколько рассказанная директором здешней школы история соответствует действительности. Он очень много ссылался на документы, так вот мне хотелось бы самому на них посмотреть.
— А мне что прикажете делать?
— Вы меня спрашиваете? — изумился Глеб. — Займитесь чем-нибудь полезным, развивающим.
— Ясно. Кино, вино и домино, — сказал Краснопольский. — Черт! Ну что за жизнь!
Сиверов оставил это восклицание без ответа, хотя положение, в котором оказался Петр Владимирович, вызывало у него определенное сочувствие. Вся эта экспедиция являлась лишь прикрытием для деятельности Глеба. А ведь это же были живые люди, специалисты, и у каждого из них имелись свои планы, мечты и стремления. Краснопольский хотел поскорее попасть на старый рудник, оценить запасы месторождения и до конца лета, быть может, успеть сделать что-то по-настоящему нужное, полезное. Аристарх Вениаминович Покровский бредил бесценными фресками, которые, быть может, уцелели в развалинах монастыря. «Спаси и сохрани» — для него эти слова были не молитвой, а чем-то вроде девиза, который кратко и исчерпывающе описывал суть его профессиональной деятельности. То же относилось и к его непросыхающему напарнику Гоше Зарубину; Аристарх Вениаминович относился к этому пьянице с видимым уважением, а уважение такого человека, как Покровский, надо было заслужить. И всех их, от Краснопольского до экспедиционного водителя Пермяка, который по вполне понятным причинам косился на Глеба, как свинья на ветчину, надлежало сберечь и защитить, чтобы они целыми и невредимыми вернулись по домам.
Эта задача сама по себе представлялась трудновыполнимой, а ведь существовала еще загадка волчанского креста, тайна многочисленных, пропавших без вести экспедиций. Где-то здесь, в поселке, жил-поживал таинственный обладатель художественно оформленного винтовочного обреза, виртуозно владеющий ножом, — тот самый, третий, которому посчастливилось живым уйти из разгромленного ювелирного магазина, оставив целую кучу трупов. Этот человек, судя по всему, многое знал, но Глеб почему-то сомневался, что он по собственной воле принесет ему в гостиничный номер свои письменные, нотариально заверенные показания.
О твари, напугавшей Покровского, Сиверов почти не думал. Она была материальна, а значит, смертна; то, что способно оставить след на рыхлой земле, так же способно и лечь в эту землю. Даже если для этого придется специально отлить серебряную пулю.
— Ладно, — сказал он Краснопольскому, — пошли отсюда, пока нас эти кровососы живьем не сожрали.
— А это? — спросил Петр Владимирович, снова указывая на след.
— Ну, что «это»? — пожал плечами Сиверов. — В конце концов, обратитесь в милицию. Вы начальник экспедиции, вам и карты в руки. Даже интересно, что местные городовые вам наплетут. Попробуйте заставить их пойти по следу с собакой. Тут навалом охотников, а значит, есть и хорошие собаки. Хотя мне почему-то кажется, что из этого ничего не выйдет.
— Мне тоже, — признался Краснопольский. — Но попробовать, наверное, стоит.
— Наверное, — равнодушно согласился Глеб, и они двинулись туда, где Аристарх Вениаминович Покровский, обиженно ворча, собирал в этюдник рассыпанные краски.
Глава 10
Субботин задумчиво побарабанил пальцами по краю стола и, чиркнув спичкой, прикурил потухшую было папиросу с изжеванным картонным мундштуком. На Николае Гавриловиче был давно не глаженный, лоснящийся на локтях и около карманов серый пиджак, из-под которого виднелась не слишком свежая полосатая рубашка со старомодным, заметно сбившимся на сторону однотонным галстуком. Лицо у волчанского мэра было широкое, скуластое, с прячущимися в припухших веках юркими, живыми глазками и со щетинистой полоской не совсем ровно подстриженных усов на верхней губе. Седеющие, но еще очень густые и пышные волосы Николая Гавриловича в данный момент были взлохмачены, поскольку, пребывая в задумчивости, Субботин непрерывно их ерошил; вообще, вид у него был забавный, почти комичный, и даже повешенный прямо над креслом мэра портрет президента, казалось, косился на него с ироническим, немного насмешливым выражением: дескать, хороша у нас на местах исполнительная власть!
Первому впечатлению было легко поверить, особенно если не знать, что он занимает свое место уже добрых пятнадцать лет. Сменялись губернаторы и президенты, страну швыряло из стороны в сторону, как корабль на штормовых волнах, а Николай Гаврилович спокойно рулил своей крошечной Волчанкой вот из этого убогого кабинетика и, казалось, чувствовал себя вполне уверенно, а главное — уютно. Такое политическое долголетие этого пожилого комика вряд ли объяснялось тем, что про Волчанку просто забыли, махнули на нее рукой; в конце концов, в любой стае всегда найдется молодой, сильный, честолюбивый самец, считающий, что старого вожака давно пора пустить на удобрения. Чиновничья жизнь похожа на игру «царь горы»: удержаться на вершине всегда труднее, чем туда залезть, даже если «гора», которую ты оседлал, представляет собой всего-навсего малоприметную кочку. Несомненно, у Николая Гавриловича Субботина имелся какой-то секрет, благодаря которому он мог вполне комфортно чувствовать себя на верхушке своей персональной кочки. Глядя на его сбившийся галстук и обоняя исходящий от Николая Гавриловича слабый, но явственный запах водочного перегара, Петр Владимирович Краснопольский думал о том, что в этом мизерном, забытом богом и людьми местечке что-то уж очень много секретов.
