— Это просто черт знает что такое! — объявил наконец Субботин, сильно разочаровав этим возгласом начальника экспедиции, который ожидал, что после столь длительной паузы глава администрации родит что-нибудь более конструктивное или хотя бы осмысленное. — Опять двадцать пять за рыбу деньги! А ты что молчишь, Семен? На твоей земле творится какая-то чертовщина, а ты помалкиваешь, будто тебя это не касается!
Начальник местного отделения милиции капитан Басаргин демонстративно пожал широкими плечами.
— А что я могу сказать? Собаки след не взяли — покрутились немного, потявкали, а потом погнались за белкой. По-моему, так там и не было никого.
— То есть как это «не было»? — возмутился Субботин, предвосхитив реплику Краснопольского. — А старика кто напугал: белочка? зайчик? А отпечаток на земле кто оставил: бурундук?
— Да нет там никакого отпечатка! — в свою очередь возмутился Басаргин.
— Не понял, — строго сказал Субботин. — То есть, по-твоему, что же — вот, товарищ из Москвы, начальник экспедиции, ответственное лицо, — он сказки нам тут рассказывает?
Басаргин дернул плечом и промолчал, хмуро глядя на Петра Владимировича исподлобья. Этот взгляд, казалось, говорил: ну, московский гость, давай, не стесняйся; сам наврал — сам и выкручивайся.
— След был, — стараясь говорить спокойно, произнес Краснопольский. — Я видел его своими глазами. Но, пока мы вернулись туда с капитаном, он исчез. Осталась только рыхлая земля, как будто туда вообще никто не наступал.
На широком, обветренном лице капитана Басаргина застыло скучающее выражение, означавшее, по всей видимости, что он считает этот разговор пустой тратой времени.
— Значит, — осторожно, почти ласково, как с больным, заговорил Субботин, — что же получается? Кроме вас и этого вашего водителя, отпечатка на земле никто не видел. Собаки след не взяли, хотя собачки у наших охотников, скажу я вам, дадут сто очков вперед любой ищейке. Так что же у нас с вами выходит, Петр Владимирович, дорогой?
Краснопольский вдруг опять, как всегда не к месту, вспомнил свое любимое литературное произведение — «Мастера и Маргариту» Булгакова, а точнее, тот эпизод, где поэт Иван Бездомный объясняется с главным врачом психиатрической лечебницы, заявляя, что не позволит рядить себя в сумасшедшего. Именно это и даже теми же словами хотелось сейчас сказать Петру Владимировичу, ибо его как раз таки рядили в сумасшедшего, и притом довольно недвусмысленно.
— Хорошо, — сказал он сквозь зубы, — забудем об этом.
— Хорошенькое дело — забудем, — неприязненно произнес Басаргин. — Половину поселка на уши поставили, а теперь — забудем?
— Хорошо, — с нажимом и не менее неприязненно повторил Краснопольский, — приношу вам свои извинения за, так сказать, ложный вызов. Хотя ложным он вовсе не был.
— «Извинения», — передразнил Басаргин с таким видом, словно это слово было ему незнакомо и вдобавок неприятно.
— Больше мне вам предложить нечего, — сказал Краснопольский. — Или вы хотите упечь меня за решетку?
— Я бы вас упек, — сказал Басаргин, — да закон не позволяет. И психиатра своего у нас в Волчанке нет. Так что, покуда не начали по поселку с топором бегать, я с вами ничего сделать не могу. А вот кто-нибудь другой — да, может.
— Семен! — возмущенно, тоном радушного хозяина, в доме которого попытались нанести оскорбление дорогому гостю, воскликнул Субботин. — Ты что такое несешь?! Что товарищ из Москвы о нас подумает? Ты на что, вообще, намекаешь?
— А я не намекаю, — непримиримо проворчал Басаргин. — Я прямо говорю. Жили мы — горя не знали, а тут опять начинается.
— Что начинается? — резко спросил Краснопольский, не давая мэру влезть в сделавшийся интересным разговор со своим бессмысленным умиротворяющим лопотанием.
— Известно что, — глядя мимо него оловянными упрямыми глазами, сказал капитан. — Уж сколько лет эти твари к поселку на пушечный выстрел не подходили, а тут — снова-здорово!..
— Семен! — в ужасе воскликнул мэр.
— Что — Семен? Все про это знают, в Волчанке только про то и разговоры — опять, мол, началось. Это, Николай Гаврилыч, такое дерьмо, что его никакой газеткой не прикроешь!
Субботин дрожащей рукой раздавил в массивной малахитовой пепельнице окурок папиросы, откинулся на спинку кресла и прикрыл ладонью глаза, как бы стесняясь смотреть на Краснопольского. Вид у него был в высшей степени растерянный, сконфуженный и огорченный, как у человека, который много лет прятал от знакомых умственно отсталого родственника, а тот вдруг взял да и вышел из своей комнаты в разгар веселой вечеринки, пуская слюни и нечленораздельно мыча.
— Так, — сказал Краснопольский. — По-моему, лед тронулся. И что все это должно означать?
Басаргин, играя желваками на скулах, посмотрел на мэра. Последний, хоть и сидел, по-прежнему прикрывая лицо ладонью, заметил этот взгляд, а может быть, просто угадал.
— Давай-давай, — глухо, из-под ладони, безнадежно произнес он. — Сказал «а», говори и «бэ». Давай! Сам срамись и меня, старика, срами. Не было печали.
— Ну что вам сказать. — хмуро произнес капитан. Он явно избегал смотреть Краснопольскому в лицо и казался по-настоящему смущенным. — Сами поймите, в каком мы с Николай Гаврилычем положении. Вроде официальные лица, не пристало нам бабьи сплети пересказывать. Однако из песни слова не выкинешь. Есть тут что-то, понимаете? И отпечаток этот, который вы со своим водителем видели, конечно, был. Верю, что был, а что толку-то? Теперь его там нету, собаки след не взяли, а значит, доказательств никаких. Это такая хитрая сволочь!.. Да и кому они нужны, доказательства? Тут, в Волчанке, все от мала до велика всё знают без никаких доказательств. Да я вам больше скажу! Если б собаки след взяли, они бы по нему нипочем не пошли. Не говоря уж о людях.
— Постойте, — перебил его Краснопольский. — Вы, вообще, о ком говорите?
— А я не знаю, о ком я говорю! — почти выкрикнул Басаргин. — Они, сволочи, мне документы свои не показывали. Знаю только, что они появляются, когда кто-то начинает шибко Волчанской пустынью интересоваться. Вот тогда они тут как тут — высматривают, вынюхивают. Поджидают, словом. Бывает, на глаза кому покажутся — вроде, значит, предупреждают. И если это их предупреждение без внимания оставить, к монастырю сунуться — все, амба.
— Ну, знаете, — после паузы, во время которой более или менее справился с охватившим его изумлением, сказал Краснопольский. — Это действительно черт знает что!
— Вот и я о том же, — по-прежнему пряча лицо под ладонью, слабым голосом поддакнул мэр. — Черт знает, а мы — нет.
— Двадцать первый век на дворе, — напомнил Краснопольский. — У вас на столе стоит вполне современный телефон с автоматическим определителем номера и факсом, у вашей секретарши — компьютер. А вы мне тут рассказываете. я не знаю. сказки какие-то!
— Сказки, — скривившись, передразнил Басаргин. — След видели? Видели! Минуту назад рубаху на себе рвали, доказывали, что это вам с пьяных глаз не померещилось. А когда с вами согласились, нате вам — сказки!
