То ли бесхитростный и не слишком правдоподобный рассказ Степана Прохорова произвел на Глеба куда более сильное впечатление, чем можно было ожидать, то ли на него начала действовать недобрая атмосфера этого сумеречного места, но он вдруг почувствовал, что откуда-то — скорее всего из леса — за ним пристально наблюдают. Чужой взгляд упирался между лопаток, как твердый палец, и его хотелось оттолкнуть.
— Исчерпывающая информация, — с кривой усмешкой сказал Краснопольский.
— Чего? — не понял Прохоров.
— Складно, говорю, у вас получается. Откуда же вы все это знаете, если не секрет?
— Известно откуда, — попыхивая папиросой, степенно ответил Прохоров. — Сами сказали, оттуда и известно.
— Так они у вас еще и разговаривают! — тоном человека, которому все стало окончательно ясно, воскликнул Краснопольский.
— Зачем «разговаривают»? — возразил Прохоров. — Ничего они не разговаривают. Звериная глотка — она для разговора не приспособлена, говорящие звери только в сказках бывают. Просто мы друг дружку уже годков двадцать, поди, знаем. Вот и научились понимать — я их, а они меня.
— Прелестно, — скептическим тоном сказал Краснопольский и прихлопнул на шее комара. — А нельзя ли им как-нибудь объяснить, что мы никому не хотим зла? Нам ведь только и надо, что заглянуть в старую штольню и осмотреть монастырь. А потом мы сразу уйдем и не станем их больше тревожить. Сможете?
— Я-то смогу, — с сомнением ответил Прохоров, — да только без толку это. Не послушают они. Им ведь все равно, добра ты им желаешь или, может, зла. Они монастырь поставлены охранять — такой им был отца Митрофана последний наказ. И от злых охранять, и от добрых, видишь ты, какое дело. Покуда живы, они туда никого не пропустят. А живы они, покуда от монастыря хоть камень поверх земельки виднеется. А как рассыплется Волчанская пустынь прахом, тут, значит, и им конец — сгинут без следа, и весь хрен до копейки. Так я их, по крайней мере, понял, — добавил он рассудительно.
— Значит, договориться с ними никак нельзя, — констатировал Краснопольский.
Судя по тону, этот разговор был для него чем-то вроде игры и ни одному услышанному от Прохорова слову Петр Владимирович не верил ни на грош. Степан Савельевич, однако, то ли не уловил этого нюанса, то ли просто оставил его без внимания.
— Никак, — авторитетно заявил он. — Э, да что там! Стоит мне только словечком на эту тему обмолвиться — оторвут башку и на елку забросят! Им же ни хрена не докажешь! Ольга Степановна — та еще ничего, особенно если ее не злить. Разве что пугнет маленько, а так — ничего. Ну, одно слово — баба. А Пал Иваныч — тот лют. Ох, лют! Да и сынок, Аким, значит, тоже недалеко от бати ушел. Да чего там долго говорить, звери — они и есть звери. Я бы, может, и рад с ними дела не иметь, от меня уже соседи шарахаются, а приходится. Они-то уж привыкли. Попробуй не принеси угощение — того и гляди, самим угостятся, им это раз плюнуть. Старика-то вашего, художника, который из них напугал?
— Да он как-то забыл представиться, знаете ли, — иронически ответил Краснопольский.
— Да ясно, что паспорт не показал! Масти-то он какой?
— Вроде бы серой. Светло-серой.
— Да не серый он, а седой. Пал Иваныч это был. Сам, значит, пожаловал. Проведал, значит, что вам пустынь Волчанская нужна, и пришел поглядеть. Ну, и намекнуть, конечно, чтоб в лес не совались, беду не кликали.
— Тьфу, — тихо, но очень отчетливо произнес Краснопольский.
— А ты не плюйся, — тоже негромко, но очень внушительно отреагировал на это Степан Савельевич. Противореча собственным словам, он тут же звучно отхаркался и сплюнул в траву у забора. — Не плюйся, — повторил он, утирая губы грязным рукавом. — Лучше всего собирайте-ка вы свои манатки и езжайте, откуда приехали. Пока целы, ясно? Я вот сейчас с вами разговоры разговариваю, а сам думаю: а ну как Пал Иваныч про эти наши разговоры проведает — чего тогда со мной будет? Да и не со мной одним, — добавил он, многозначительно посмотрев на Выжлова.
Директор школы поперхнулся папиросным дымом.
— Ну, Степан Савельич, ты это брось, — сказал он.
— Да я-то чего? — пожал плечами Прохоров. — Я ничего. Меня бояться не надобно. А надобно — сам знаешь кого.
Сказав так, он вынул из-под мышки топорище, взял лежащий на верхушке заборного столбика топор, молча повернулся к гостям спиной и, шаркая по траве кирзовыми сапогами, удалился по своим делам.
— Тьфу, — повторил Краснопольский, и, поскольку больше сказать было нечего, первым пошел к машине.
Глава 11
Уже в сумерках Глеб остановил грузовик у калитки дома, где жил Сергей Иванович. Выжлов спрыгнул из кузова на землю и подошел к кабине попрощаться.
— Может, чайку? — предложил он.
Сказано это было со странной многозначительностью, словно директор школы приглашал их не чайку попить, а принять участие в каком-то заговоре. Глеб переглянулся с Краснопольским и, уловив в сумраке кабины его чуть заметный кивок, заглушил двигатель. Затем погасил фары, спрыгнул на землю и, разминая ноги, вслед за хозяином двинулся к дому. По дороге ему подумалось, что вечерние чаепития у директора школы, кажется, понемногу становятся доброй традицией. Как будто они сюда чаи гонять приехали!
Чаек у Сергея Ивановича на этот раз состоял из бутылки водки и вяленого мяса, запах которого вызывал обильное слюноотделение. Краснопольский покосился на водку как на своего личного врага, но тут же махнул рукой, сказав:
— Где наша не пропадала!
— Вот это по-нашему, — засмеялся Выжлов. — В самом деле, где? Вы знаете, — продолжал он, энергичным жестом сворачивая с бутылки крышечку, — я тут недавно видел по телевизору выступление какого-то умного гражданина. К сожалению, не помню, как его зовут. Так вот, он всерьез утверждал, что мы, русские, пьем гораздо меньше любого другого европейского народа, но зато последствия пития у нас, в России, самые катастрофические. Он даже довольно толково объяснил, почему это происходит. Европа пила веками, в результате чего организм среднестатистического европейца перестроился, приспособился и в нем появился, как он это назвал, «порченый» ген. А русские спиртного не знали до царствования Петра, и у нас этого пресловутого гена нет. Потому-то нас так и разбирает.
Он выставил на стол старинные, синего стекла, рюмки, предварительно сильно дунув в каждую из них — надо полагать, для пущей чистоты. Услышав характерное бульканье льющейся из бутылки жидкости, Краснопольский оторвался от изучения довольно богатой библиотеки Сергея Ивановича и, скрежетнув по полу ножками придвигаемого табурета, подсел к столу.
— Ну-с, за что выпьем? — как-то вяловато, без своей обычной энергичной резкости поинтересовался он.
— Я хочу выпить за вас, — торжественно провозгласил Выжлов. — Чтобы у вас все здесь получилось.
— Ваши бы слова да Богу в уши, — вздохнул Краснопольский и, отсалютовав присутствующим рюмкой, выпил водку залпом, как лекарство. Вид у него был усталый и огорченный.
