Поэтому он ограничился вежливым кивком. Капитан кивнул в ответ, подождал еще немного и, поняв, по всей видимости, что жалоб и заявлений не последует, укатил. Проводив его взглядом, Краснопольский вернулся в номер. Тут обнаружилось, что, пока он ползал на карачках под окном и играл в гляделки с капитаном Басаргиным, номер подвергся вторжению так называемой горничной — семипудовой угрюмой старухи, которую весь гостиничный персонал именовал бабой Варей и которой, похоже, побаивались все, начиная с директора гостиницы и кончая здешними тараканами.
Когда Краснопольский вошел, баба Варя энергично вытирала пыль с заряженного карабина. Немедленно выяснилось, что заткнутую обрывком газеты дырку в стекле баба Варя уже обнаружила и молчать по этому поводу она не намерена. Краснопольскому пришлось выслушать довольно длинную и весьма неприязненную тираду о городских бездельниках, которые, перепившись до белых лошадей, развлекаются, паля из карабинов по казенным окнам. Разговаривать с этой бабой о калибрах стволов и типах гильз было, разумеется, бесполезно, а посвящать ее в подробности вчерашнего вечера Петр Владимирович тем более не собирался. Поэтому, дослушав до конца, он отобрал у старой грымзы влажноватый, отчетливо воняющий псиной после знакомства с грязной мокрой тряпкой карабин, запер его в железный ящик, а потом пошел к дежурной и безропотно выложил за продырявленное стекло сумму, которой, наверное, хватило бы, чтобы застеклить половину фасада.
День, и без того пустой и безрадостный, был окончательно испорчен с самого начала. Пребывая по этому поводу в состоянии вполне естественного раздражения, Петр Владимирович не сумел уделить должного внимания просьбе реставратора Георгия Зарубина, которого, по его собственному предложению все в экспедиции, да, наверное, уже и в поселке называли попросту Гошей.
Гоша, совсем как давеча Аристарх Вениаминович, просился на этюды. Он уже был готов и во всеоружии: на голове — широкополая шляпа с накомарником, на плече — тяжелый этюдник, на ногах — прочные походные башмаки, а на испитой физиономии — заискивающая, просительная улыбка человека, которому опостылело без дела сидеть на одном месте, не отличающемся бурным кипением культурной жизни.
Именно эта мысль — о культурной жизни, которой, наверное, так остро не хватает художнику-реставратору в этой чертовой глуши, — поколебала решимость Петра Владимировича ответить на эту несвоевременную просьбу твердым, категорическим отказом. В конце концов, на дворе стояло солнечное, теплое утро и заняться Гоше Зарубину, реставратору, было решительно нечем на протяжении всего нескончаемо длинного, никчемного, пропащего дня. Зная Гошу, можно было не сомневаться, что он уже к обеду будет слегка навеселе, а к вечеру опять напьется до полного беспамятства и уже в начале десятого примется храпеть на всю гостиницу. Призвать его к порядку было невозможно: во-первых, строго говоря, Петру Владимировичу этот служитель муз подчинялся только в полевых условиях, а во-вторых, на все замечания у него был готов типовой, стандартный ответ: «А чем еще прикажете заниматься в этой дыре?»
— Позвольте, а вы не боитесь? — счел своим долгом спросить Петр Владимирович. — Помните, что случилось с вашим коллегой?
— Не боюсь, — демонстрируя завидную храбрость и здравый смысл, а также отсутствие малейшего намека на запах винного перегара, ясным, трезвым голосом ответил Гоша Зарубин. — Спиться тут вконец — да, побаиваюсь, а все остальное — чепуха на постном масле. Оборотни днем не нападают, а звери сейчас сытые: лето на дворе, в лесу этого мяса бегает — во!
Он энергично чиркнул ребром ладони по лбу чуть выше бровей, показывая, сколько сейчас в лесу бегает живого мяса. Насчет оборотней он, разумеется, иронизировал — это было видно по его хитроватой, но, впрочем, вполне добродушной ухмылке.
— Все-таки мне бы не хотелось, чтобы вы шли один, — сказал Петр Владимирович.
— Так я же про это вам и толкую, — обрадовался Зарубин. — Я уже и компанию себе нашел! Вот, Коля согласен меня покараулить, пока я, стало быть, шедевры буду создавать!
Пермяк был уже тут как тут и даже с зачехленным карабином на плече — телохранитель, воин, гроза хищных зверей и в особенности оборотней.
Петр Владимирович откровенно поморщился. Ни для кого в экспедиции не было секретом, что Пермяк с Зарубиным за последние несколько дней крепко подружились на почве общей приверженности к зеленому змию. Впрочем, в данный момент водитель был трезв как стеклышко. Краснопольский не мог даже приказать Пермяку заняться машиной: она вместе с Молчановым укатила в областной центр, и, следовательно, делать второму водителю было ровным счетом нечего. Николай об этом прекрасно знал, это было видно по его физиономии, и Петр Владимирович, мысленно послав все к черту, — что я им, нянька, в самом-то деле?! — сказал:
— Идите. Пермяк, с карабином осторожнее.
— Не маленький, — с достоинством ответил водитель, деловито поправляя на плече брезентовый ремень чехла.
Краснопольский кивнул, повернулся к этой парочке спиной и, грешным делом, сразу же о них забыл, поглощенный иными делами и заботами. В голове у него зрел план очередного визита к Николаю Гавриловичу Субботину. Странноватое словосочетание «волчанский мэр» как нельзя лучше характеризовало этого обманчиво простодушного типа. «Волчанский мэр» — это звучало почти как «тамбовский волк». Петру Владимировичу вдруг до смерти захотелось подергать этого волка за хвост и посмотреть, станет ли тот огрызаться. Или, как и предполагал Молчанов, будет гнуть свою линию — дескать, от души рад бы вам помочь, но что же я могу?..
Вот этот момент и то, как он повернулся спиной и сразу же забыл о своих подчиненных, часто потом вспоминались Петру Владимировичу бессонными ночами, когда к нему приходила и, ухмыляясь, склонялась над изголовьем постели разбуженная неосторожным прикосновением совесть.
* * *
Решение об этой экскурсии было принято накануне, примерно в то время, когда Краснопольский с Сиверовым сидели в номере и обсуждали свои невеселые дела.
То обстоятельство, что принятый на работу в самый последний момент и притом без всякой видимой необходимости сменный водитель грузовика Федор Молчанов с самого начала повел себя не по-товарищески, буквально присохнув к начальнику, было воспринято участниками экспедиции по-разному. Двум геологам, находившимся в подчинении у Краснопольского, на это было глубоко начхать, их интересовали только две вещи: работа и то, чем завершится конфликт Петра Владимировича с институтским начальством. От последнего многое зависело, и геологам следовало прямо сейчас избрать правильную линию поведения: то ли поддержать опального, но знающего и высоко ценимого в научных кругах специалиста, то ли, не теряя времени, заняться сбором компромата, дабы помочь начальству окончательно утопить Краснопольского и заслужить тем самым небесполезную начальственную благодарность.
Аристарх Вениаминович Покровский, по обыкновению, был выше сплетен и интриг. Будучи человеком в высшей степени интеллигентным и незлобивым, он все еще наивно полагал, что все люди — братья и что, следовательно, всякий волен беспрепятственно общаться с тем, с кем ему интересно.
