Путь им преградила отвесная скала, которая далеко выдавалась в воду. Волчанка яростно бурлила на устрашающего вида порогах, и даже самонадеянный Пермяк отказался от мысли обойти препятствие вброд раньше, чем успел до конца высказать это предложение. Он выплюнул в воду окурок, и тот, вертясь, ныряя и пританцовывая на волнах, унесся вниз по течению со скоростью ружейной пули — так, во всяком случае, показалось путешественникам.
Карабкаясь по крутому, заросшему какой-то колючей дрянью склону в поисках обходного пути, они совершенно неожиданно для себя наткнулись на дорогу. Она была хоть и малоезжая, но самая настоящая — две голые, каменистые колеи среди мха и травы, лениво извивающиеся вдоль лесистого бока горы. Над дорогой почти сплошным пологом нависали ветви деревьев; здесь было тенисто, укромно и по сравнению с раскаленной каменной осыпью довольно прохладно.
— Ну, видал? — торжествующим тоном обратился к Гоше Пермяк. — Дорога! Прямо к монастырю.
— Почему ты думаешь, что обязательно к монастырю? — устало усомнился Зарубин.
— А куда еще? — вполне резонно ответил Пермяк. — Ясный перец, к монастырю! Я же говорил, что все это бабьи сказки, какими детишек пугают. Вот, сам гляди: дорога. Колеи до голой земли выбиты. Чем, спрашивается? Зайцы их, что ли, вытоптали? Да нет, брат, по этой дороге машины ездят. Или, как минимум, телеги. Я тебе знаешь что скажу? Этот их здешний мэр — тот еще перец! По-моему, малахита в демидовской штольне просто немерено. Они, суки, его тут потихонечку ломают и задвигают куда-то за бугор, а бабки, сам понимаешь, в карман кладут.
— Ловко, — сказал Зарубин.
Он присел на мшистый валун и принялся ослаблять винты, которые удерживали крышку этюдника. Пермяк с полным одобрением наблюдал за его действиями и, когда на свет появилась вторая бутылка портвейна, принял живейшее участие в уничтожении ее содержимого. Когда бутылка опустела, он не глядя швырнул ее в кусты.
Бутылка пролетела в нескольких сантиметрах от головы некоего существа, которое, притаившись за толстым стволом старой сосны, наблюдало за манипуляциями путешественников. Существо вздрогнуло и пригнулось, заподозрив в этом неожиданно точном броске какой-то умысел. Однако бросивший бутылку человек явно не интересовался ни ее судьбой, ни конечной точкой ее короткой траектории. Поправив на плече ремень продолговатого брезентового чехла, он дружески хлопнул ладонью по спине своего собутыльника, и, ободренные портвейном, они зашагали по тенистой лесной дороге, по-прежнему сопровождаемые косматой, сгорбленной тенью, что легко и беззвучно скользила через подлесок левее и чуть позади них.
Глава 15
Областной центр встретил Глеба Сиверова уже успевшими основательно подзабыться городскими шумами, сизым чадом выхлопных труб и душным запахом разогретого асфальта. После почти неестественной деревенской тишины и насыщенного кислородом лесного воздуха все это было, как возвращение домой, и, остановив запыленный грузовик в двух кварталах от центральной площади, Глеб позволил себе немного расслабиться: купил мороженое и неторопливо съел его, сидя на скамейке в тенистом скверике, где было полным-полно обремененных внуками, а может быть, даже и правнуками старух.
Когда мороженое было съедено, обертка брошена в урну, а последовавшая за мороженым сигарета выкурена почти до фильтра, Глеб начал действовать. Подробную схему города он предусмотрительно раздобыл и изучил еще в Москве, так что теперь ему не составило особого труда отыскать криминалистическую лабораторию. Удостоверение сотрудника ФСБ и извлеченное из-под подкладки куртки предписание, дававшее ему весьма широкие полномочия, открыли перед ним двери этого серьезного учреждения, а подчеркнутое дружелюбие и ярко выраженная готовность сорить денежными знаками быстро расположили к нему коллектив. В итоге доставленные Глебом образцы были безропотно приняты на анализ, результаты которого ему обещали предоставить по истечении рекордно короткого срока — через два, максимум два с половиной часа.
Из лаборатории Глеб направился прямиком в областной архив, благо тот находился совсем недалеко — две остановки на троллейбусе плюс три минуты неторопливой ходьбы. Архив располагался в длинном одноэтажном здании старинной постройки, более всего напоминавшем лабаз, а может быть, каретный сарай. Внутри, как и в любом другом архиве, стоял плотный, многолетний запах старой бумаги, который ни с чем невозможно спутать. Здесь Глебу охотно пошли навстречу даже без предъявления его бронебойно-зажигательных документов; причиной тому, очень может быть, стала его внешность, явно приглянувшаяся старшему архивариусу — привлекательной даме лет тридцати пяти, носившей на пальцах рук целую коллекцию перстеньков и колечек, среди которых, увы, отсутствовало обручальное.
К сожалению, труды этой приятной во всех отношениях дамочки оказались напрасными: очень быстро выяснилось, что все документы, касавшиеся семейства Демидовых и их бизнеса, а также небезызвестного монастыря, из архива бесследно исчезли. Пухлые картонные папки, в которых эти документы некогда хранились, находились на своих местах и даже остались все такими же пухлыми, но, развязав пожелтевшие тесемки, Глеб не обнаружил внутри ничего, кроме старых газет. Присмотревшись к этим, с позволения сказать, документам немного внимательнее, Сиверов убедился, что похищенные документы были подменены поделенной более или менее пополам подшивкой «Аргументов и фактов» за тысяча девятьсот девяносто пятый год. Из этого следовало, что подмена совершилась после упомянутого года и что провернул это дельце один человек. Никаких пометок на полях, которые обычно делаются почтальонами и которые могли бы навести на след предприимчивого подписчика «АиФ», Глебу обнаружить не удалось.
Глеб не слишком удивился, обнаружив подмену, зато симпатичная архивистка была этим фактом шокирована. Она так и сказала: «Я в шоке!» — после чего попыталась как можно скорее избавиться от Сиверова. Глеб, разумеется, ей такого шанса не дал, спросив, не может ли она припомнить, кто и когда в последний раз интересовался этими документами.
Вопрос явно попал в десятку, потому что симпатичная архивистка буквально на глазах переменилась, сделавшись куда менее симпатичной и приветливой. Она даже попыталась грубить, помянув бездельников, которые отвлекают людей от работы, но это уже были напрасные потуги: когда хотел, Глеб умел быть толстокожим, и для того, чтобы заставить его свернуть с избранного пути, требовалось нечто более весомое, чем обычное хамство насмерть перепуганной растяпы.
Неумелое сопротивление было в два счета сломлено простой демонстрацией служебного удостоверения. Увидав красную коленкоровую книжицу с вытисненным на обложке золотым двуглавым орлом, архивистка схватилась за сердце с явным намерением грохнуться в обморок. Глеб суровым дознавательским голосом посоветовал ей не валять дурака, после чего архивистка взяла себя в руки и довольно связно поведала ему незамысловатую историю об импозантном мужчине, несколько лет назад мимоходом вскружившем ей голову, пока она помогала ему разобраться в переплетении ветвей генеалогического древа рода купцов Демидовых. Сиверов попросил описать этого архивного ловеласа, и женщина выполнила просьбу, причем с точностью, красноречиво свидетельствовавшей о том, что след, оставленный в ее сердце охотником за архивными данными, был глубок.
