Глеб прошелся по церкви, привычно отмечая следы тщательного обыска, такие глубокие и основательные, что сохранялись без малого полтора века. Генерал Рыльцев со своими пехотинцами не просто осмотрел храм: тут хорошенько поработали ломами, ища, по всей видимости, замурованные ниши, потайные ходы. Ничего такого они тут не нашли, и неглубокие зазубрины на прочном камне, казалось, до сих пор помнили сыплющие богохульными проклятиями голоса.
Увидел Глеб и фрески — вернее, то немногое, что от них осталось. Полтора века запустения, полторы сотни зим и лет с перепадами температуры, с сыростью и сквозняками сделали свое дело — штукатурка осыпалась почти вся, и реставрировать тут, на взгляд Глеба, было уже нечего. Вообще, церковь, как и весь монастырь, выглядела как гиблое место, в котором совершенно нечего делать. Руины эти, как и любые другие, имели романтический вид только издалека. Глеб давно ушел бы отсюда, если бы не десятки смертей, связанные с этим скучным местом. Эти сырые, разрушающиеся, как остатки гнилых зубов, развалины хранили в себе какую-то тайну, и кто-то прилагал неимоверные, воистину нечеловеческие усилия, чтобы не пускать сюда посторонних.
Потом он наткнулся на лестницу, ведущую вниз, в усыпальницу. Сиверов почесал в затылке: вообще-то, подземные усыпальницы больше характерны для католических храмов, православные на такие изыски обычно не тратились. Однако для чего еще могла понадобиться лестница в алтарной части храма — не потайная, а широкая, почти роскошная, с пологими, тщательно обработанными ступенями и стенами, выложенными красным, когда-то старательно оштукатуренным кирпичом?
— Сера теория, мой друг, но древо жизни вечно зеленеет, — пробормотал Глеб и стал спускаться вниз.
Цитата из Гёте означала, что строить предположения можно до бесконечности, и притом безо всякого толку — лучше просто пойти и взглянуть.
Внизу дневного света не было совсем, и Сиверов, убрав в карман темные очки, включил фонарь. Да, это была именно усыпальница — просторная, рассчитанная, по всей видимости, на то, что в ней будут веками хоронить людей, прославивших свои имена неустанным служением Господу, ну и, разумеется, монастырю. Могил, однако, в ней было только три — три серых каменных параллелепипеда, не украшенных ничем, кроме выбитых на крышках крестов и имен тех, кто здесь покоился. Луч фонарика скользнул по высеченным буквам — Демидов Аким Павлович, Демидов Павел Иванович, Демидов Иван Акимович, даты рождения и смерти, пара немудреных завитушек для пущей красоты, и все. Никаких эпитафий, никаких «Покойся с миром» — только кресты, имена и цифры.
— Вот вы где, господа оборотни, — негромко произнес Глеб, обращаясь к могилам. — А старик-то был прав, — добавил он, имея в виду Иннокентия Павловича Горечаева. — Умерли и похоронены. А мертвые, как известно, не ходят. Если только отец Митрофан на старости лет не ударился в некромантию и не научился оживлять покойников.
Глеб подумал, что если первый и последний настоятель монастыря действительно этому научился, то освоил он данное сложное искусство из рук вон плохо. Лучше бы совсем не брался, чем выдавать на-гора такие, с позволения сказать, результаты. Ведь это даже не зомби, это монстры какие-то!
— Что ж ты, Иван Акимович, — сказал Сиверов негромко, обращаясь к могиле самого старшего из Демидовых, — неужто не можешь потомков своих приструнить? Будто не видишь, что они тут вытворяют. А может, ты с ними заодно?
Потом ему пришло в голову, что чрезмерное увлечение легендами до добра не доводит. Взять хотя бы педагогический коллектив Волчанской общеобразовательной школы. Сначала физик погнался за химерой в образе снежного человека и сгинул без следа, а потом и директор школы, обожавший рассказывать байки, в которых едва ли половина была правдой, договорился до того, что персонажи его рассказов явились к нему домой посреди ночи и утащили в лес. Вот уж действительно, придет серенький волчок и ухватит за бочок! Короче, не ложися на краю.
Он зачем-то толкнул крышку, под которой, если верить надписи, покоился Аким Демидов. Глеб и сам не знал, зачем это сделал. Уж не затем ли, чтобы проверить, на месте несостоявшийся наследник демидовских капиталов или все-таки бродит по лесу, подстерегая неосторожных путников?
Крышка, как и следовало ожидать, даже не шелохнулась, словно была посажена на цементный раствор. Глеб похлопал по ней ладонью, словно извиняясь перед тем, кто под ней лежал, и заметил, что в покрывавшей камень вековой пыли остался четкий след его пятерни. Чертыхнувшись, Глеб уже собрался стереть эту улику рукавом, оставив тем самым новую улику, но уже не такую заметную, но тут луч его фонарика упал на соседнюю гробницу.
Сначала он даже не понял, в чем дело, чем, кроме надписи, один каменный параллелепипед отличается от другого. Затем у него будто открылись глаза, и он понял, что находится на правильном пути.
На плите, что покрывала могилу Ивана Акимовича Демидова, не было пыли.
Конечно, какая-то пыль там присутствовала, но в виде отдельных, незаметных глазу пылинок, а не в виде толстого, пушистого, бархатистого на ощупь слоя, как на могилах Акима и его отца, Павла Ивановича.
Это уже было любопытно. Глеб чувствовал, что пришел сюда все-таки не напрасно.
Он шагнул к могиле старшего Демидова, уперся обеими руками в край каменной плиты и нажал. Плита пошла на удивление легко, словно на роликах, открыв взгляду темный прямоугольник пустоты.
Никакого тела в гробнице не было. Не было и гробницы как таковой; вместо нее Сиверов увидел неглубокую, примерно по грудь, прямоугольную яму, в дальнем конце которой темнело устье узкого, похожего на крысиную нору лаза.
* * *
Глеб шел узким подземным коридором, то и дело ощупывая лучом фонарика низкий сводчатый потолок. Потолок был сырой, с него свисали бледные корни каких-то растений. Местами с потолка капало, стены тоже лоснились от сырости, под ногами чавкала скользкая грязь. Кое-где потолок подпирала весьма профессионально сработанная деревянная крепь. Некоторые бревна были совсем старые, уже начавшие подгнивать, другие же выглядели так, словно их спилили и установили тут несколько дней назад.
Коридор часто делал неожиданные повороты, но Глеб чувствовал, что он движется в сторону демидовской штольни. Это навело его на некоторые размышления — о том, например, что монахи были предусмотрительные ребята и совсем как какая-нибудь лисица или барсук позаботились о том, чтобы в их жилище имелся запасной выход. Вот только почему они им не воспользовались, когда к стенам монастыря подошел генерал Рыльцев со своей артиллерией?
Придумать ответ на этот вопрос Сиверов не успел, потому что коридор кончился и он очутился, где и ожидал, — в штольне, полторы сотни лет назад прорубленной в толще скалы практически голыми руками. Каменные стены, не подверженные внешним воздействиям, хранили на себе следы рубящего инструмента; Глеб довольно долго их рассматривал, прежде чем понял, что его буквально со всех сторон окружает малахит. «Краснопольского бы сюда», — подумал он. Впрочем, Петра Владимировича малахит интересовал мало: он был хороший геолог, с именем и репутацией, и мысли его занимали нефть, уголь, металлы — в том числе, разумеется, и тяжелые, — а также кимберлитовые трубки. Малахит же был для него просто поделочным камнем.
