Тварь ответила на эту насмешливую тираду низким, утробным ворчанием.
— Может, хватит? — в уме прикидывая расстояние до ружья, все так же насмешливо поинтересовался Глеб. — Ведь глотку, наверное, уже саднит!
В принципе, достать ружье было можно. Достать, взвести курки, более или менее прицелиться. Вот только было неизвестно, насколько развиты у этой зубастой дряни рефлексы и как быстро она умеет двигаться. Подкрадываться-то она умеет, это уже установлено. А если она вдобавок так же хорошо прыгает, может получиться не совсем так, как хотелось бы.
Тварь, будто подслушав его мысли, шагнула вперед и немного в сторону — в обход костра, к ружью. Глеб подобрался, и в эту секунду у него за спиной раздался чуть слышный шорох.
Сиверов сидел по-турецки, подвернув под себя перекрещенные ноги, и прыгать ему пришлось именно из этой неудобной позы — увы, не к ружью, а совсем в другую сторону, подальше от этого подозрительного шороха.
В то же мгновение что-то тяжелое с гулким звуком ударило в то место, где он только что сидел, — ударило так, что вздрогнула земля и в воздух взлетели вырванные клочья мха.
Лежа на боку, Глеб увидел еще одну косматую, сгорбленную тень, которая качалась в неестественной позе, пытаясь восстановить равновесие, потерянное из-за того, что молодецкий удар завершился совсем не там, где должен был. Сиверов ударил ногой, целясь в солнечное сплетение и вложив в этот удар все, что мог. Попал он, к сожалению, в ребра, но тварь — Глеб заметил, что мех у нее не серебристый, как у его давнего знакомца, а темно-бурый, почти черный, — коротко вякнув, отлетела в сторону и с треском завалилась в кусты. У костра, присыпанная вывороченной землей и клочьями мха, осталась лежать тяжеленная кувалда, к головке которой были намертво приварены четыре загнутых наподобие когтей, остро заточенных обрезка стальной арматуры.
— Ах вы затейники! — с чувством повторил Глеб, и тут на него насел седой зверь с дырой в переносице — тот самый, которого покойный Степан Прохоров уважительно называл Пал Иванычем.
У этого кувалды не было, да она ему и не требовалась — хватка у него оказалась железная, реакция отменная, а сила — просто неимоверная. Поначалу Глебу со всеми его отточенными навыками и секретными умениями пришлось довольно туго, но, чудом вывернувшись из пары захватов и угостив противника парой ударов, он обнаружил-таки у этой твари слабое место. Таковым являлось слабое периферийное зрение и неповоротливая, будто сведенная артритом шея — чтобы посмотреть в сторону, зверюге приходилось разворачиваться всем корпусом, и это давало более легкому и подвижному Сиверову некоторые преимущества.
Только он начал этими преимуществами пользоваться, как вторая тварь — надо полагать, Демидов-младший, Аким Палыч, — отдохнув в кустах и, судя по треску, переломав их все, вернулась к костру и приняла посильное участие в увеселении. К счастью, этой зверюге было далеко до своего папаши — была она еще неповоротливее и при этом заметно слабее, а главное, не мыслила себе драку без своей чертовой кувалды. Поэтому, поднырнув под мощный и резкий боковой удар «Пал Иваныча» и уйдя из поля его зрения, Глеб без особых проблем отправил как раз наклонившегося, чтобы поднять эту самую кувалду, «Акима» головой прямо в костер. На прогалине сразу стало темнее, а спустя мгновение отчетливо запахло паленой шерстью. Пока контуженный черно-бурый «Аким» на карачках, задним ходом выбирался из костра, а потом бил себя лапами по морде и возил косматой башкой по земле, стараясь сбить забавлявшееся с его шерстью пламя, Глеб сосредоточился на «Пал Иваныче».
Он очень быстро понял, что его противники не привыкли иметь дело с жертвами, которые оказывают им достойное упоминания сопротивление. Похоже, обычно нападения начинались и кончались по одному сценарию: один изображает рассерженную гориллу, бьет себя кулаками в грудь и иными способами отвлекает на себя внимание, а в это время другой спокойно заходит с тыла и вышибает из намеченной жертвы мозги ударом своей когтистой кувалды. Впоследствии, если труп удается найти («Если его подбрасывают», — мысленно поправил себя Глеб, уходя от очередного захвата), размозженный череп и борозды от когтей на коже вселяют в свидетелей мистический ужас: такой удар не под силу даже матерому медведю, а значит, речь действительно идет о существе сверхъестественном.
Но сейчас, когда этот коронный удар не достиг цели, а жертва, вместо того чтобы с паническим воем броситься куда глаза глядят или, упав на колени, просить пощады, устроила быстрые танцы у костра, «Демидовы», похоже, немного растерялись. Отступать они, конечно, не думали, но и нападение у них получалось не так чтобы очень — они просто не были готовы к такому повороту событий.
Получив жестокий удар ногой в косматый пах, «Аким» согнулся в три погибели и присел, баюкая пострадавшее место. Краем глаза Глеб отыскал тусклый отблеск угасающего костра на вороненой стали пистолета, который в самом начале схватки довольно ловко выбил у него «Пал Иваныч». Собственная выдумка с серебряными пулями теперь казалась ему еще более никчемной, чем вначале: эти твари испытывали боль, как все живые существа, и управиться с ними можно было вполне обычными средствами. Правда, управляться со своими противниками так называемыми обычными средствами эти двое и сами умели недурно — едва ли не лучше, чем все, с кем до сих пор приходилось встречаться Глебу.
Он потянулся за пистолетом, но «Пал Иваныч», с почти сверхъестественной быстротой метнувшись наперерез, ударил его громадным мосластым кулаком. Если бы этот удар угодил в челюсть, куда, несомненно, и был направлен, Глеб скорее всего просто вышел бы из игры, разделив печальную судьбу московских быков, которым не посчастливилось познакомиться с кулаком Сохатого. Но удар пришелся в ребра; в боку у Сиверова коротко хрустнуло, ноги оторвались от земли, и он, пролетев по воздуху никак не меньше двух метров, упал на землю, чувствительно ударившись боком и локтем обо что-то твердое, продолговатое.
Он почувствовал, что временно лишился способности дышать. В данный момент это было неважно: ушиб диафрагмы — дело вполне обыкновенное. Гораздо важнее было понять, почему этот твердый предмет, на который он упал, кажется ему знакомым.
Пальцы скользнули по шероховатому от серебряной насечки железу, коснулись гладкого холодного металла курков. «Пал Иваныч» шагнул к распростертому на земле, все еще пытающемуся втянуть в онемевшие легкие хотя бы глоток воздуха Глебу, занося для последнего удара громадную когтистую лапу, и замер, увидев поднявшиеся ему навстречу стволы старинного охотничьего ружья.
Глеб выстрелил дуплетом — не нарочно, а просто потому, что не привык пользоваться древними курковыми двустволками да вдобавок был оглушен. Старое ружье, не утратившее, несмотря на возраст и несерьезный, чересчур роскошный вид, способности метать молнии, грянуло, как мортира, выбросив из стволов два длинных снопа пламени. В момент выстрела оборотень резко пригнулся, и два серебряных шарика, которые должны были превратить в кашу его грудную клетку, угодили прямиком в низкий, покатый лоб.
В мерцающем свете костра Глеб отчетливо видел, как звериная голова твари взорвалась, будто была начинена тротилом. В облаке какой-то пыли и трухи во все стороны брызнули куски обросшего седой шерстью черепа; заостренное, как у хищника, ухо вместе со щекой откинулось вбок и повисло на плече. При этом не пролилось ни капли крови, и Сиверов уже не удивился, увидев, что тварь осталась стоять. Он вспомнил собственные размышления как раз по этому поводу; сейчас настало самое время застрелиться, вот только времени на то, чтобы зарядить ружье, уже не было.
