Теперь, когда по всей пещере метались рыжие сполохи выстрелов, когда пули высекали из малахитовых стен длинные рыжие искры и брызгались каменной крошкой, когда вокруг дико визжали рикошеты и уши закладывало от производимого древним «льюисом» басистого грохота, — Басаргин понимал, что зря послушал дядю Колю. Не пугать надо было Макара, а валить — валить сразу, как лося с номера, наверняка, чтоб уже не рыпался. Но нет, старому хрену хотелось, видите ли, тряхнуть стариной, пальнуть еще разочек из своей ржавой гаубицы — да не по водочной бутылке и не в дерево, а в живого, понимаешь ты, человека! Вот и лез бы сюда сам, раз ему так приспичило! А теперь что же — пропадать?
Басаргин попытался поднять голову, и сейчас же по каменной стене прямо над ним хлестнула очередь. По голове и плечам коротко пробарабанил град каменных осколков, левую икру обожгло, как будто об нее затушили сигарету, — расплющенная в блин пуля, уже лишенная убойной силы, но еще горячая, упала, отскочив от камня, на ногу, отсюда и ожог.
Беда была в том, что на стороне Ежова оказалось подавляющее преимущество в огневой мощи. Он довольно быстро расстрелял обе обоймы своего карабина; Басаргин считал выстрелы и подумал тогда, что это уже все, что Макар иссяк и вот сейчас, сию минуту, побежит спасаться в штольню, прямо навстречу дяде Коле с его маузером. Но не тут-то было! Ежов оказался мужиком запасливым и сообразительным: в кармане у него нашелся предусмотрительно припасенный пистолет, а когда и в нем наконец-то кончились патроны, этот мордатый черт воспользовался пулеметом. И ведь сообразил же, сука, как эта старинная машинка работает! Вот тебе и гражданский, вот тебе и бизнесмен.
Вообще-то, понять упорство, с которым Макар держал занятую позицию, было нетрудно. Уйти тем путем, которым пришел, ему мешал залегший за камешком Басаргин. А воспользоваться стремянкой, по которой мог бы проникнуть в штольню, а оттуда в монастырь, Макар не спешил: стремянка была отлично видна в рассеянном свете поставленного торчком, рефлектором кверху, фонаря, и Ежов понимал, конечно, что видит эту стремянку не только он. Карабкаться по приставной лестнице, паля из старинного ручного пулемета, который, к слову, весит без малого двенадцать кило, — дело немыслимое, а значит, во время подъема, пусть себе и недолгого, Макар будет представлять собой завидную мишень. Промахнуться по такой мог бы разве что последний олух, но тут, в пещере, кроме самого Макара, таких не было.
Кроме того, Ежов, конечно, понимал, что, если он отсюда убежит, вернуться обратно ему уже не дадут. Да и рюкзак, набитый почти доверху, наверняка неподъемный, ему, конечно же, бросать не хотелось. Унести рюкзак он не мог, бросить не хотел, вот и держался до последнего патрона, как защитник Брестской крепости.
Выставив из-за камня поднятый над головой пистолет, Басаргин пальнул вслепую. Бесполезный автомат валялся рядом на камнях — оба рожка капитан расстрелял в надежде напугать Ежова и заставить искать спасения в штольне. Теперь у него остался только старикашка «макаров» — два патрона в рукоятке, один в стволе и еще восемь в запасной обойме. Негусто, конечно, но что поделаешь? Должно же это когда-то кончиться!
Ежов ответил на выстрел длинной, неэкономной очередью — видимо, у него все-таки начали сдавать нервы. Один из камешков, упавших после этого Басаргину за шиворот, оказался довольно крупным изумрудом — капитан убедился в этом, вытащив колючую штуковину из-за воротника. «Не счесть алмазов в каменных пещерах».
Не поднимая головы, капитан выстрелил еще раз. В ответ прогремело два выстрела, а вслед за ними послышался звук, которого капитан ждал уже давно, — отчетливый, сухой щелчок бойка, упавшего на пустой патронник.
Запасных дисков к «льюису» у Ежова не было. Вернее, быть-то они были, но лежали, слава богу, в другом месте, по принципу «подальше положишь — поближе возьмешь». Криво усмехаясь, Басаргин уперся ладонями в камень с намерением встать и придушить подонка голыми руками, и в это самое мгновение что-то с глухим металлическим лязгом упало в шаге от него и, подкатившись, замерло в полуметре от лица.
Ежов все-таки успел найти гранаты. А теперь у него, кретина, хватило ума ими воспользоваться.
Даже не успев толком сообразить, что, собственно, намерен делать, на одном спасительном рефлексе Басаргин схватил ребристое, чуть тронутое ржавчиной стальное яйцо и не глядя швырнул его за спину, в узкий, извилистый, промытый в толще горы давно ушедшим под землю ручьем проход. Граната улетела в темноту, ударяясь об углы и выступы, отскакивая от них, как диковинный железный мячик, и там, в темноте, за углом, рванула, не долетев до пола. Подземелье на миг озарилось дымно-оранжевой вспышкой, от грохота заложило уши, но даже сквозь звон в голове Басаргин различил продолжающийся треск падающих обломков, рассыпчатый грохот рушащихся камней и угрожающее кряканье оседающего потолка. Он обернулся, но ничего не разглядел в выплывающих из сплошного мрака на слабый свет фонаря густых клубах перемешанного с пылью тротилового дыма. В дыму что-то продолжало сыпаться с дробным стуком; крупный, килограмма на три, обломок малахита, вылетев из темноты, больно ударил капитана по ноге.
Басаргин вскочил.
— Стой, урод! — почти не слыша собственного голоса, во всю мощь легких завопил он. — Не бросай, завалит на хрен! Стой, сука!
Ежов его не слушал, а может быть, просто не слышал. В подсвеченных электрическим конусом клубах пыли капитан увидел темный силуэт человеческой фигуры с отведенной для нового броска рукой и, не успев ни о чем подумать, горя только одним желанием — остановить эту сволочь, пока не поздно, — вскинул пистолет, прицелился и дважды нажал на спусковой крючок.
Затвор пистолета заклинился в крайнем заднем положении, но это уже не имело значения: по крайней мере одна из пуль нашла цель. Ежов покачнулся, его ладонь разжалась, и похожая на мелкий, снятый раньше времени ананас граната с глухим стуком упала в один из трех набитых точно такими же ананасами ящиков.
Макар Ежов еще стоял, когда она взорвалась, вызвав детонацию, и вспышка взрыва была последним, что видел капитан Басаргин. Сметенный взрывной волной фонарь погас, и в наступившем мраке что-то тяжелое и угловатое, рухнув с потолка, ударило его по спине — ударило так, что капитан мгновенно отключился.
Когда он очнулся, вокруг стояла кромешная тьма, снизу было холодно и сыро, и откуда-то доносился равномерный шум. Некоторое время капитан пытался сообразить, что ему напоминает этот звук, а потом понял: это было похоже на шипение воды, веером бьющей из зажатого пальцем водопроводного крана. Только этот звук был намного громче и сопровождался множеством других звуков: тихим постукиваньем осыпающихся камней, шорохом оплывающей земли, скрежетом трущихся друг о друга обломков.
Затем капитан осознал, что лежит в воде и что вода довольно быстро прибывает. Он попытался встать, и нижняя часть тела, начиная от поясницы, отозвалась на это движение вспышкой невыносимой боли. Он был засыпан, намертво зажат, раздавлен, как букашка, на которую наступили сапогом, но он еще жил и чувствовал, как прибывает ледяная вода.
