Когда некоторое время спустя ей в камеру принесли поднос с едой, она вначале подумала, что ей полагается привилегированное положение. Но, попробовав блюда, поняла — это несъедобно. Все было настолько пересолено, что зубы сводило. Умудриться съесть хоть что-то из этого и не выпить потом ведро воды.
Вот беда — ведра воды у нее тоже не было. Не было даже стакана, а в том чае, что ей предложили, было немало хинина или еще чего-то такого же горького. Ника поняла: все будет еще хуже, чем она думала.
Она улеглась на охапку соломы — хотя бы в этом тюремщики проявили снисхождение. Ника беспокоилась, как бы не получить воспаление легких. Хотя чего беспокоиться? Она все равно послезавтра умрет.
Послезавтра. Как мало! И как много! Мало потому, что душа просит, умоляет, чтобы все это было не по-настоящему, как была ненастоящей ее сочинская эпопея. Потому что умирать в двадцать шесть — несправедливо и больно.
Но кто в этом мире слышал о справедливости?
Ника дрожала от холода. Сквозь жиденькое соломенное ложе к ней под одежду заползали скользкие и противные щупальца стужи. Как пережить это, как протянуть три дня и не умереть уже здесь?
Как она ни старалась, мысли сворачивали только на смерть. Ника всхлипнула, немного поплакала, а потом сама не заметила, как заснула. Вымотанный, измученный организм взял свое. Ему тоже требовались силы — физические, а не душевные.
Ника спала, свернувшись в калачик.
3.
Утром восемнадцатого августа пришла разведка. Аул удвоился в населении, сообщила она. Народу там столько, что не продохнуть. Такое ощущение, что пришли все «анчары» со всего Кавказа.
Атаман ответил, что сегодня у них «круглая дата».
Один из командиров взводов роты Терпухина заметил:
— У них, глядишь, одинаковым будет и день рождения, и день смерти. Просто любо-дорого!
Эти слова вызвали злой смех у всех, кто их слышал.
Итак, наступило время выдвижения. Предстоял марш-бросок по горной тропе — тридцать километров. Завтра утром рота будет на позиции, а ночью начнет штурм. Терпухин прикинул, что двигаться всем вместе не стоит. Вызвав к себе командиров взводов, он наметил каждому свой маршрут движения. Таким образом, к моменту выхода к цели каждый взвод будет находиться именно на своей линии атаки.
Сам Атаман с наиболее опытными и обстрелянными бойцами намеревался совершить тайный прорыв внутрь цитадели.
Взвод за взводом уходил прочь от базы. Терпухин попрощался с куратором, попросил в случае чего не жалеть огня.
— Не было такого приказа, — отрезал куратор.
— Ничего, мы тоже кой-чего можем, — ответил Атаман.
Взвод был уже примерно в пяти километрах от аула. Вечерело.
Атаман взглянул на часы и решил, что можно разрешить себе и бойцам минут пятнадцать привала.
— Взвод! Стоять! Пятнадцать минут на перекур и естественные надобности!
Бойцы рассыпались в некотором радиусе, задымились сигареты.
Атаман вышел на обрыв над дорогой, взял бинокль, осмотрелся, не попадется ли чего интересного.
Интересное попалось! По дороге к аулу шел капитан Ревякин.
Атаман тихонько свистнул своим. Подошли трое бойцов. Он показал им на одинокую фигуру:
— Так, слушай команду. Вот этого пешехода взять и доставить сюда. Живым и невредимым.
Бойцы исчезли. Юрий снова уставился в бинокль.
Как он и ожидал, для Ревякина появление рядом троих в камуфляже стало неожиданностью. Но потом следователь повел себя вполне браво. Он взял наперевес свой посох и так лихо им замахал, что Терпухин испугался, как бы бойцы в ответ не причинили ему серьезного вреда.
Ничего, обошлось. Спецназовцы скрутили его через несколько секунд отчаянной возни. А еще через минут пять Сергей стоял перед Атаманом.
— Юрка? Это ты?
— Нет, это мой брат-близнец Павсикакий, потерянный в младенчестве. Родители очень любили индийское кино, вот и потеряли братика, чтоб потом был шанс на романтическую встречу.
Ревякин несколько секунд хлопал глазами, а потом расхохотался. Юрий хмыкнул:
— Тихо, пацан! Скажи на милость, ты тут что делаешь?
— А вы? — ощетинился Ревякин.
— Мы сюда пришли немножко убивать людей, — ответил Атаман.
— Я тоже — убивать.
— Да ну? — погладил усы Терпухин. — А ты сможешь?
Сергей промолчал.
— Ладно, я тебя не хотел обидеть, — сказал Юрий. — Пошли, по дороге расскажешь.
Ревякин рассказывал. Атаман, не перебивая, слушал его, а потом сказал:
— Понятно. Ты правильный человек, пацан. Только так и надо: за того, кто тебе дорог, хоть на тот свет и обратно! Только ты вперед особо не лезь. Тут ведь специфика другая, тут постоянно что-то летает, и в самых неожиданных направлениях. Я не хочу, чтобы твоя Ника, если она вправду здесь, нашла тебя с отстреленной головой.
— Я отсиживаться в тылу не буду!
— Я и не заставляю! Ты из СВД стрелял?
— Нет, но думаю, что получится.
— Мы попросим бойца Коренева дать тебе снайперскую винтовку. И стреляй сколько душе угодно, только не своих. Понятно?
— Да.
— Вот и ладно. А как у нас там чуть потише будет — придешь поможешь. Ну, я твою гордость не ущемил?
— Нет.
Перед ними открылся аул. Отсюда, с расстояния метров восемьсот, он казался декорациями к фантастическому фильму вроде «Звездных войн».
— Так, внимание! — скомандовал Юрий. — У них есть караулы. Нужно двигаться осторожно, при обнаружении снимать часовых без шума. Выполнять!
Движение замедлилось до предела. А между тем неуклонно приближалось время «Ч». До него оставалось два часа.
Караул засел под кривой ивой. Трое чеченцев и один русский. Им явно казалось, что в такой день враг не нагрянет.
Ревякин, видевший это, так и не понял, как же все произошло. Только что сидели люди, и вдруг — невнятное движение, несколько криков. И все. Взвод движется дальше, а позади остаются трупы.
Проникать в аул решили с наименее освещенной стороны. Терпухин отвел Ревякина к подходящему валуну.
— Вот. Твоя первая позиция. Потом будешь менять. Только очень аккуратно. Помни — не засиживайся долго на одном месте, чтоб тебя в ответ не сняли.
— Да ладно, Юра, ты меня сразу всему не научишь. Я буду осторожен.
— Верю на слово! Еще одно: стрелять только через сорок минут — не раньше! Нарушишь приказ — расстреляю.
Взвод, рассыпавшись, сливаясь с темнотой, двинулся к стене аула.
Ревякин приник к окуляру прицела. Аул прыгнул ему навстречу, стали видны люди, расхаживающие по улицам. Лица их были веселыми и беззаботными. Трудно поверить, что подавляющее большинство из них — хладнокровные убийцы.
