Некоторое время назад Фрейя заметила пожелтевший листок, пришпиленный к стене в коридоре и оказавшийся графиком уборки на некий неопределенный – но явно давно минувший – год. Устав видеть повсюду грязь и запустение, она решила приступить к делу в указанные для квартиры Бальдура дни с надеждой, что пристыженные жильцы последуют ее примеру. Может быть, думала Фрейя, это даже повлияет на их отношение к ней, поскольку лишь немногие удостаивали ее кивком, а большинство, похоже, были бы только рады, если б она съехала. Но план не сработал. Пока Фрейя терла и мыла, соседи, один за другим, выглядывали из своих нор, дабы посмотреть, что же такое происходит. При виде пылесоса на лицах одних отражалось удивление и недоумение, на лицах других – жалость и даже негодование. Никакой благодарности за свои труды она не получила, и лишь очень немногие как будто заметили и оценили, что коридоры стали чистыми, а в мусоропроводе ликвидированы пробки. Тем не менее Фрейя твердо решила придерживаться давнишнего графика и проводить уборку, когда наступит ее очередь.
Может быть, когда весной она приведет в порядок сад, соседи потеряют к ней остатки уважения. Но зато у них с Молли будет своя лужайка. Большинство жильцов предпочитали проводить светлое время суток у себя в квартирах. Она вынесет на лужайку столик и стулья и будет греться на солнышке с чашечкой кофе, а Молли получит возможность заняться своими собачьими делами. Сидя спиной к дому, можно будет даже представить, будто она живет в каком-то другом, более приятном и полезном для здоровья окружении…
Когда Молли, побегав, вернулась, Фрейя была готова прыгать от радости – наконец-то можно отправиться на работу. В Доме ребенка было хотя бы тепло и хороший кофе. В квартире Бальдура гулял сквозняк, и кофеварка отказывалась готовить более или менее приличный напиток. Не будь погода столь ужасной, она отправилась бы в «Товары для дома» и купила новую. Но если какой-то жалкий ветер и снег встают между ней и хорошей чашкой кофе, то где же взять силы, чтобы повернуть свою жизнь?
Передняя дверь открылась, зазвучали и тут же, словно отрезало, умолкли голоса. Может быть, это ее шанс предпринять еще одну попытку поговорить с Сольвейг? Когда Фрейя вернулась из школы, коллега занималась с каким-то ребенком, и ей не оставалось ничего, как только развлечь себя чтением оценочной и сводной таблиц для ежегодного отчета. Ее бесило, что, получив приглашение помочь полиции, она почувствовала себя так, словно выиграла в лотерею. Хюльдар был последним человеком в мире, с которым ей хотелось бы ассоциироваться, но разве лучше просто сидеть здесь и смотреть в окно? Человеку нужно чем-то заниматься, иметь цель в жизни. Убирать в подъезде раз в два месяца места общего пользования – этого слишком мало.
Когда Фрейя снова заглянула к Сольвейг, за столом у той снова сидела какая-то женщина.
Тот факт, что приходящая сотрудница занимает офис, бо́льший и лучше оборудованный, чем у Фрейи, говорил о многом, но она, чтобы не сыпать соль на рану, напомнила себе, зачем пришла сюда.
– Можно вас на пару слов?.. Дело касается мальчика, которого направляли к вам десять лет назад и, возможно, еще раньше.
– Десять лет назад? – Сольвейг нахмурилась, и ее лоб прорезали четыре глубокие бороздки. Седеющие волосы были стянуты назад и убраны в тугой узел, но больше в ее внешности не было ничего такого, что предполагало бы строгость; блекло-желтую блузку Сольвейг застегнула не на ту пуговицу, длинный коричневый кардиган косо висел на широких плечах. – Господи, так давно… я уже не помню. – Она махнула рукой, приглашая Фрейю войти, и на запястье у нее звякнули браслеты. – Но вы садитесь, садитесь. Должна признаться, я заинтригована.
Блузка у Фрейи была застегнута правильно, и одежда висела прямо. Рядом с Сольвейг она, как и в отношении к коммунальной уборке, ощущала себя чопорной формалисткой, мещанкой, слишком серьезно воспринимающей жизнь и упускающей все радости бытия. «Может быть, так оно и есть, – тут же отозвался ее внутренний психолог. – Может быть, пришло время отпустить тормоза и отвести душу, пусть даже твои прошлые попытки сделать то же самое закончились для тебя катастрофой. И если не пуститься во все тяжкие, то хотя бы уйти в загул…» Приближались выходные, и было бы неплохо собрать подруг и прошвырнуться по клубам. И пусть это будет первым шагом на пути к поставленной цели: возвращению в нормальную жизнь. Дома она сделает чашечку приличного кофе, устроится поуютнее на софе и посмотрит, какие курсы предлагает университет на следующую осень.
– Вы, наверное, не знаете, но меня попросили помочь полиции в одном довольно странном деле, имеющем отношение к мальчику, о котором идет речь…
Пересказывая печальную историю, Фрейя заметила, как чем дальше, тем больше мрачнеет коллега. Сольвейг действительно была не в курсе происходящего, что выглядело странным: обычно все проекты, в которых участвовали сотрудники центра, обсуждались в его стенах совершенно открыто, но в данном случае директор почему-то предпочла промолчать. Возможно, порученные ей дела были не настолько важны и интересны, чтобы обсуждать их совместно… Ожившее после обдумывания планов на уик-энд ощущение уверенности ослабело. Фрейе пришлось сделать над собой усилие, чтобы сосредоточиться.
– По словам директора школы, Трёстюра отправили к вам для постановки первоначального диагноза, и у него сложилось мнение, что вы уже встречались с мальчиком ранее и, возможно, даже занимались с ним, хотя никакой информации у него не было.
– О, это было так давно… – Сольвейг покачала головой, прищурилась и поджала губы, словно напрягая память. – Нет, не помню никакого Трёстюра. – Она вдруг улыбнулась. – Так что, по-видимому, ничего серьезного там не было. Трудные случаи обычно остаются в памяти, а проблемы мелкие, банальные, если их можно так назвать, забываются. Удивительно, что мы все до сих пор еще не на антидепрессантах. – Сольвейг снова улыбнулась, продемонстрировав далеко не идеальные зубы. Желать лучшего оставляла и улыбка, так и не добравшаяся до глаз.
Фрейя тоже блеснула зубами – с равной долей фальши.
– В те времена школы, должно быть, направляли к вам много детей?
– Смотря что вы понимаете под «много». – Отбросив притворную улыбку, Сольвейг вздохнула как человек, уставший от жизненной суеты. Фрейя так часто видела это выражение на лицах коллег, что порой была готова лезть на стену. Оно появлялось на их лицах само собой, подсознательно, когда они разговаривали между собой, словно чтобы подчеркнуть, как им тяжело и как мало им платят. Может, взять кое-кого с собой, если получится записаться на курс финансового трейдинга? – Конечно, иногда даже один проблемный ребенок – это уже слишком много, – добавила Сольвейг все с тем же измученным видом.
– Проблемы будут всегда, – сказала Фрейя, не желая подыгрывать коллеге. – Вы тогда занимались со многими детьми?
Сольвейг никак не отреагировала на ее бесцеремонность.
– Можно и так сказать. – Снова та же фальшивая улыбка. – У меня была своя собственная практика и договоры на оказание психологической помощи с четырьмя школами. Но я лишь устанавливала первоначальный диагноз проблемным детям и подросткам. Если выяснялось, что требуется лечение, их направляли преимущественно в Центр психиатрической помощи детям и подросткам. Мои отношения с ними ограничивались коротким контактом, так что если я не помню Трёстюра, то в этом нет ничего удивительного.
