– Что? – Ошеломленная новостью, Фрейя даже не придумала, что сказать. Йоун Йоунссон, человек, о котором шла речь, был педофилом. Педофилом наихудшего разлива. На его совести лежало не только изнасилование девочки, но и ее убийство. Расти сыном такого человека… Неудивительно, что Трёстюр сменил патроним.
– Ты знакома с его делом?
– Нет, это случилось еще до меня. Я тогда училась в университете. – Она помолчала. – Его действительно выпустили? Разве он не получил шестнадцать лет?
– Выпустили. Время летит. Отбыл две трети срока – десять с половиной лет. Вышел по условно-досрочному.
– По условно-досрочному… – Фрейя закрыла и потерла глаза, сдерживая полыхнувший гнев. В отличие от этого мерзкого чудовища, ее брату в условно-досрочном отказывали постоянно. А ведь вина Бальдура состояла лишь в растрачивании кредита, что при всем желании не могло сравниться с убийством ребенка.
– Да. Такая вот система. Надо понимать, в заключении он вел себя образцово.
Фрейя фыркнула.
– Изнасиловал и убил девочку… Кого интересует, как он вел себя после того, как попался.
– Поверь, со мной не консультировались, – Хюльдар устало вздохнул. – Трёстюр, должно быть, решил, что мы придем с рекомендациями насчет того, как реагировать семье, если он попытается выйти с ними на связь. Подозреваю, парень потому и взбесился, когда понял, что мы явились по совсем другой причине.
– А они всегда поступают так в подобных случаях? – Фрейя переложила телефон из одной руки в другую. Ей не терпелось освежить память по делу Йоуна Йоунссона, и лучше всего помогло бы чтение старых отчетов. Ждать, пока закончится их разговор, она не могла.
– Нет. Когда человек выходит из мест заключения, ответственность за него принимает на себя тюремная служба. В случае с условно-досрочным освобождением они ведут наблюдение за бывшим заключенным, но, насколько мне известно, не делают ничего для семьи, если та сама не связывается с ними первой.
Фрейя пробормотала что-то невнятное, поскольку уже впечатывала в строку поиска имя «Йоун Йоунссон». Система выдала два миллиона упоминаний, причем верхние не имели никакого отношения к педофилу. С тех пор как его имя замелькало в заголовках новостей, прошло больше десяти лет. Она добавила дату – 2004 – и запустила новый поиск.
– То есть ты – я имею в виду полицию – за ними не следишь? А вы знаете, чем рискуете? Знаете, что возможен рецидив? Педофилия не лечится. Единственный ограниченно успешный метод – научить их не уступать своим противоестественным желаниям. В Исландии такое лечение даже не предлагается.
– Я не эксперт и могу лишь предполагать, что социальные службы подключаются только после освобождения заключенного. Отслеживают, где он живет, и так далее. Я имею в виду последствия их действий… жертв, – торопливо добавил он.
– Мы никаких уведомлений не получаем. Поверь, я бы знала.
На экране появились первые ссылки на интересующего ее человека. Фрейя кликнула по статье в уже не существующем еженедельнике. Она хорошо помнила статью – в высшей степени противоречивую. В то время все сошлись на том, что газете не следовало публиковать интервью с арестованным, и что та сделала это с одной-единственной циничной целью: поднять свой падающий тираж. Несмотря на возмущение общественности, тот выпуск был раскуплен целиком, но требуемого чуда не случилось – просто банкротство произошло несколькими неделями позже.
– И все-таки, что нам делать теперь? – спросила Фрейя. – Попытаемся поговорить с Трёстюром еще раз? Теперь мы хотя бы знаем его бэкграунд, знаем, чем объясняются его проблемы в подростковом возрасте, когда он писал то самое письмо. «ЙЙ», вероятно, относится к его отцу. После убийства прошло меньше двух лет, явно недостаточно для столь трагического события.
– Боюсь, о повторном визите в ближайшее время вопрос не стоит.
На экране развернулось фото Йоуна Йоунссона. Он сидел в комнате для свиданий тюрьмы Литла-Хрёйн, которую Фрейя узнала с первого взгляда, и смотрел в узкое окно с таким видом, будто держал на своих плечах все скорби мира. Однако в интервью, насколько помнила Фрейя, Йоун Йоунссон предстал человеком, вовсе не обремененным раскаянием, и тогда эта поза показалась ей безвкусно напускной. Трудно представить, что чувствовали родители девочки, читая откровения убийцы, особенно ту часть, где Йоун говорил о дате выхода из тюрьмы. Несправедливость такого расклада возмущала и вызывала негодование: он считал дни до освобождения, тогда как маленькая Вака Оррадоттир получила смертный приговор… Фрейя тряхнула головой, отгоняя воспоминания.
– Ты сказал, поговорить с Трёстюром еще раз не получится? Но как же письмо? Будешь продолжать расследование?
– Нет. Мне сказали положить дело на полку. До лучших времен. Сейчас в приоритете более важное расследование. Может быть, вернусь к письму, когда закончим с этим.
Она не стала спрашивать, как сам Хюльдар отнесся к такому решению, но, должно быть, большое дело интереснее и важнее, чем мелочь вроде какого-то письма.
– Понятно. – Фрейя вернулась к профилю Йоуна Йоунссона. Статью сканировали, и фотография была не самого лучшего качества, но выражение лица читалось однозначно. На ум пришло слово гнусное. Отвратительно, омерзительно гнусное. Она оторвала взгляд от экрана и попыталась сосредоточиться на разговоре. – Значит, дальше не пойдет?
– Нет. По крайней мере, пока. Когда все утихнет, я с тобой свяжусь. Если ты, конечно, не против. – Хюльдар помолчал, потом нерешительно продолжил: – Вообще-то, я хотел спросить… Ты не занята в выход… – Он не договорил.
– Позвони, если дело откроют заново. И… пока. – Фрейя дала отбой раньше, чем он успел предпринять еще одну попытку пригласить ее встретиться. Погулять она пойдет, но не с ним.
Нет. Определенно нет, сказала себе Фрейя, как отрезала. И, чтобы не чувствовать себя виноватой перед ним, вернулась к интервью. Полиция посчитала дело с письмом Трёстюра второстепенным, но у нее было другое мнение. Возможно, чтение интервью разбудит уснувший мозг, и она сможет завершить ежегодный отчет…
Вчитываясь в текст, Фрейя все яснее вспоминала те давние события. Вспоминала с гримасой отвращения. Йоун Йоунссон вовсе не чувствовал себя виноватым в случившемся. Снова и снова он повторял, что был алкоголиком, и предупреждал читателей об опасностях пьянства. Фрейя покачала головой. Алкоголь – не самый полезный продукт, но он не делает из людей сексуальных насильников, тем более педофилов. Хотя из сказанного Йоуном вытекало, что именно спиртное сыграло роль решающего фактора: оно толкнуло его на преступление, лишило его самоконтроля. Никогда раньше он не совершал ничего такого и никогда больше не совершит. По его собственному заявлению, он не помнил, как все случилось. Опротестовывать решение суда Йоун Йоунссон не стал, удержавшись от последнего шага. Он, несомненно, попытался бы отрицать свою ответственность, не будь улики против него настолько убедительны и неоспоримы. Сомнений тогда не возникло: биологические образцы и ДНК, взятые из вагины девочки, отпечатки его пальцев на ее горле и лице…
